– Я, – ответил Шувалов.
Некоторое время друзья шли молча. Затем Зуев громко вздохнул и сказал:
– Ладно, бери по пять. Не домой же мне их тащить.
Шувалов остановился, достал бумажник и расплатился с Зуевым. Затем он ухватил покрепче картины, и они продолжили путь.
Зуев повеселел. Ветер дул в спину, руки можно было засунуть в карманы, в одном из которых лежали две непочатые пятерки, а впереди был целый день.
– Может, на Ордынку заглянем? – предложил Зуев.
– Давай, – ответил Шувалов. – Оставлю пока там это барахло. Не хочется домой ехать.
– Мне бы только на работу заскочить на пять минут, – сказал Зуев. – Два дня уже не был.
– Потом заскочишь, – ответил Шувалов.
Они вышли на перекресток и почти сразу остановили такси.
Дверь им открыла Галя – хозяйка квартиры, женщина лет сорока. Когда-то, видно, она была красавицей, но последние несколько лет вела неправильный образ жизни и сильно сдала. Кожа ее сделалась дряблой, глаза и волосы потускнели, а формы опустились вниз и при ходьбе как-то развязно подпрыгивали.
Галя ответила на приветствие, брезгливо осмотрела гостей с ног до головы и сказала:
– Ну входите, коль пришли. Только вытирайте ноги.
Зуев и Шувалов старательно вытерли обувь о грязную тряпку и прошли в комнату. Здесь их встретили дружным "ну-у-у-у". За столом, между наглухо зашторенным окном и чудной изразцовой печью, сидели трое: молодой художник Кука – студент Суриковского института и две его подружки. Обе работали натурщицами в стенах того же Суриковского.
Кука широким жестом пригласил вошедших за стол, на котором в аппетитном, слегка свинском беспорядке лежали чуть тронутые закуски в прозрачных промасленных бумагах, стояли большие бутылки с красным вином урожая надвигающейся зимы и граненые стаканы.
Не вставая, девочки начали двигать, стулья поближе к Куке, освобождая застольное пространство для гостей.
Зуев сел на стул, ловко подставленный ему сзади Галей, взял в руку наполовину наполненный стакан вина, извинился перед владелицей стакана и лихо выпил. Ему нестройно похлопали. Кука передал через стол рассыпчатого окушка горячего копчения, а одна из девиц, та, что сидела ближе к Зуеву, положила ему в рот кусочек ветчины. А Шувалов тем временем как неприкаянный бродил по комнате, не зная, куда поставить приобретенные произведения живописи. Он слышал, как Зуев булькнул горлом, глотая вино, и сам мечтал поскорее принять участие в празднике души, но бросить картины где попало значило лишиться их. Шувалов был опытным человеком и завсегдатаем этого гостеприимного дома. Он знал, что через час-другой сюда нагрянут друзья Куки, а с ними и подруги. Комната превратится в танцплощадку… Да какую там танцплощадку! На танцплощадках девушки не танцуют в таком виде, не топчут картины каблучками, а юноши не ломают мебель и не швыряют под хорошенькие топающие ножки все, что оказалось под руками.
– Чего это ты там никак не можешь спрятать? – обратился Кука к Шувалову.
– Да, – отмахнулся Шувалов, – лубок. Вон, у Сашки купил.
– Ну так покажи, оценим. – Кука важно поднялся со стула, но остался стоять на месте.
– Да лубок немецкий, ерунда, – ответил Шувалов, но картины все же расставил у стены.
– М-м-м, – восхищенно промычал Кука, разглядывая холсты. Он еще поцокал языком, закрыл один глаз, затем козырьком приложил ладонь к другому и, удовлетворившись, сел.
– И за сколько? – равнодушно спросил Кука.
– Паук, – ответил за друга Зуев, – по пять рублей за штуку.
– Не продавал бы, – огрызнулся Шувалов.
– По четвертному хочешь? – предложил Кука, пережевывая кусок рыбы. – Или да, или нет. Торговаться не буду.
– Давай, – тут же согласился Шувалов, а Зуев обиженно заморгал, посмотрел на своего друга и сказал:
– И не стыдно тебе – при мне, на мне же наживаешься?
Шувалов промолчал. Он лишь замотал головой, будто уронил что-то на пол, а Кука, порывшись в карманах, бросил на стол две фиолетовые купюры. Забрав одну из них, Шувалов потребовал у Зуева пятерку. Сообразив в чем дело, Зуев охотно отдал ему одну из тех, что совсем недавно получил от него же.
Все повеселели как-то разом. Зуев от того, что получил добавку. Шувалов – что заработал и избавился от громоздких картин. Кука чувствовал себя и лихим купцом, и в перспективе владельцем бесценной коллекции живописи, и, что самое главное, тонким знатоком. А девочки радовались тому, что скучное отступление закончилось и можно опять выпить и поболтать о чем-нибудь земном. Радовалась и хозяйка дома. Она убедилась, что у всех присутствующих в данный момент есть деньги.