Кажется, передо мной была зона отдыха. Длинный полосатый диван, несколько спортивных тренажеров у окна. Вероятно, вся эта стена представляла собой огромное бесконечное окно, и отовсюду просматривался ночной город. Здесь было уютнее, чем внизу, даже появились двери и ковры на полу.
— Весь свет.
Захотелось увидеть всю глубину пространства. Не бродить под огоньками блуждающих ламп, которые выполняли лишь вспомогательную функцию. Мягко засветился потолок, пилястры на стенах, разливая теплый приятный свет. Я пошла по коридору, заглядывая в двери. Спальни. К удивлению, довольно разные, но и это, похоже, была лишь вольность дизайнера. Та же простота, та же образцовая чистота. Интересно, сколько народу, помимо роботов, убирается здесь?
Я заглянула в очередную комнату — похоже на кабинет. Закрыла дверь и тут же отстранилась. Вновь заглянула. Этот кабинет представлял собой разительный контраст со всей обстановкой. Здесь был бардак. Вероятно, было бы тактичнее назвать это рабочим беспорядком. Огромный стол был заставлен стационарными коммуникаторами, завален папками. Там же стояло несколько кружек и бокалов для виски. Горел активированный экран инфосети. На узкой полочке у стола была разложена геологическая коллекция на блестящих подставках. Совсем такая же, как была у отца. Милое совпадение. В мягком красном кресле с высокой спинкой на подушках валялся мятый серый пиджак.
Я похолодела и поспешно вышла в коридор. Не думаю, что Фирелу понравится, что я без его ведома заходила в кабинет. Кругом наверняка датчики слежения. Впрочем… Я горько усмехнулась: почему меня все еще заботит мнение Фирела? Фирела больше нет, и те часы, которые отделяют меня от возвращение в департамент — всего лишь условность. А педантичный мистер Фирел не такой и педант, судя по его кабинету. Отчего-то казалось, что туда запрещено входить даже уборщице.
Хотелось сделать что-то детское, гадостное, из школьных проделок. Насыпать в чайную кружку соли, подложить кнопку в домашние туфли, что-нибудь пролить, запачкать. Глупая идея. Меня отчаянно грызла обида. Острая, свербящая, как крошечная заноза. Я вернулась, подобрала из кресла пиджак и накинула на плечи — я очень замерзла. И плевать на его мнение. Меня окутало знакомым запахом промерзшей древесины. Я прижалась щекой к лацкану, жадно вдохнула, ощущая, как древесная горечь приятно оседает в горле. Хотелось ощущать этот аромат бесконечно. И, черт возьми, как же он шел Фирелу, будто создавался специально для него. Может, так и есть, он может себе это позволить. Я вспомнила его руки, его требовательные губы с привкусом виски. Странный краткий миг, казавшийся сейчас таким настоящим.
Я вернулась в комнату отдыха, скинула туфли и свернулась калачиком на краю дивана, посильнее запахнув пиджак. Выключила свет. Я смотрела на ночной город и ревела. Тихо, но горько и отчаянно. Вспоминала все события этого чудовищного дня, казавшегося бесконечным. Резиновым, безразмерным. Я пропала. И уже не понимала, что хуже: тюрьма или встреча один на один с теми, о ком я ничего не знала.
Мне некому помочь.
Я нашла себе занятие, чтобы отвлечься от ужасных беспросветных мыслей: смотрела на башню Центрального банка и считала, сколько раз горящая вереница букв обогнет круглое навершие. Двадцать семь… шестьдесят три… сто восемьдесят пять… Считала до тех пор, пока не почувствовала на себе тяжелый взгляд. Я утерлась ладонью, приподнялась на руках:
— Пол…
13
Фирел стоял у лестницы, положив руку на перила. В свете блуждающих ламп он казался актером на авансцене — четкий серый силуэт.
Я кое-как нашарила туфли, подскочила, инстинктивно кутаясь в пиджак:
— Прошу прощения, я… воспользовалась вашим диваном.
— Не стоит извиняться за это. С вами все в порядке, Мелисса?
Спрашивал так, что я просто глохла от холодной формальности. С тем же успехом мне мог бы задавать вопросы одежный шкаф или стойка для зонтов. Я чувствовала, как задрожали губы, глаза защипало. Я не должна плакать при нем. Не должна закатывать истерик. Не должна показывать малодушие. Я знала наизусть эти чертовы инструкции, но теперь они мне ни к чему. Как же хотелось просто надавать ему по щекам! Сказать, что он чертов сноб… И что я просто умираю от запаха его одеколона…
Я все же разрыдалась. И плевать, как это выглядело. Теперь я не сотрудник департамента, а всего лишь перепуганная девчонка из Муравейника. Ревела от страха, от досады. Но в эту самую минуту — от обиды, что Фирел пренебрег мной. Сейчас именно это скребло больнее всего. Не так я хороша. Не так красива. Все было напрасно.