Жорес Медведев.
VI. Психиатрический шантаж. 6 июня — 17 июня 1970 года
Вечером 8 июня Лифшиц долго убеждал меня, что занятия публицистикой в дополнение к обычной профессиональной деятельности, например к научной работе, — это свидетельство "раздвоения", или "диссоциации", личности. Это был, по его словам, очевидный признак заболевания.
В одной из бесед, говоря о симптомах "болезни", он утверждал (по сделанной женой записи): "Плохая адаптация к конкретной ситуации — это и есть главный симптом. Другой с его интеллектом сумел бы вовремя сориентироваться и адаптироваться — это норма, а у Жореса Александровича этого нет. Он идет прямо, не считаясь с конкретной ситуацией".
— Больница вас со временем, конечно же, выпишет, — говорил он, — но вы должны полностью прекратить занятия публицистикой и сосредоточить внимание на экспериментальной работе. Если же продолжите эту деятельность, вы неизбежно снова попадете к нам.
Это "медицинское" предсказание Лифшиц потом повторял много раз. Я пытался спорить на эту тему, приводя многочисленные примеры, когда ученые занимаются публицистикой и литературной деятельностью, политической работой и никто не ставит им это в упрек. Большинство советских писателей, прежде чем стать профессиональными литераторами, работали в других областях человеческой деятельности, в том числе и как научные работники. Но никто не связывал этого с заболеванием. Разносторонний характер увлечений — это норма, а не патология. Психиатр не должен делать свои выводы на основе направлений творческой активности; никому не запрещается овладевать несколькими профессиями, тем более что объем так называемого "свободного" времени в последнее время постоянно увеличивается.
На 16 июня Лифшиц назначил заключительную встречу с моей женой, чтобы дать ей последние "наставления". Они сводились к тому, чтобы она в интересах семьи повлияла на меня и убедила прекратить занятия публицистикой и социологией. Он подтвердил, что назавтра она может приехать за мной.
17 июня жена приехала в Калугу с первой электричкой. Ни Лифшица, ни Бондаревой в больнице еще не было. Они пришли примерно к 9 часам утра. Прежде чем одеться в свой цивильный костюм, мне предстояло выслушать заключительные советы "лечащих" врачей. Оба уверяли, что были полны забот о моем здоровье, что интересы больных для них превыше всего.
Если раньше Лифшиц все время убеждал меня, чтобы я прекратил занятия публицистикой, то теперь он убедительно просил не писать никаких записок о пребывании в калужской больнице. Он информировал меня и жену, что есть указание обкома о немедленном восстановлении меня на работе в Институте медицинской радиологии, и назвал лабораторию, в которой мне будет предоставлена должность старшего научного сотрудника.
— Если же вы будете продолжать свою деятельность в прежнем направлении, то мы, врачи, уже ничем не сможем вам помочь. — И Лифшиц развел руками, давая понять, что в подобном случае этим делом займутся другие инстанции.
После этого напутствия я был выпущен на свободу.
Рой Медведев.
VII. Первые дни после освобождения Жореса
Итак, наша борьба закончилась успехом и в первую очередь благодаря усилиям общественности, дружно и решительно выступившей против вопиющего произвола. Разумеется, я сразу же стал звонить друзьям и знакомым, чтобы сообщить им радостную новость.
Когда я позвонил М. Ромму, его жена сказала, что Михаила Ильича полчаса назад вызвали в райком на какое-то заседание как раз по поводу Жореса. Я подумал вначале, что М. Ромма вызвали для того, чтобы сообщить ему об освобождении Жореса. Однако когда поздно вечером я встретился с М. Роммом, чтобы поблагодарить его за поддержку, то с удивлением узнал, что его вызывали в райком для "проработки" с участием весьма ответственных работников из Отдела культуры ЦК КПСС, райкома партии и Комитета по кинематографии. При этом ни Ромм, ни другие участники заседания еще не знали, что Жорес уже освобожден из психиатрической больницы.
В этот же день, но уже к 15 часам в секретариат Союза писателей СССР по тому же вопросу был вызван писатель В. Каверин. Присутствовали несколько секретарей СП и других высоких должностных лиц из Союза писателей, а также один незнакомый Каверину человек. На столе у "комиссии" лежала копия телеграммы В. Каверина в калужскую больницу, а также письмо А. Лифшица, в котором последний оправдывал действия больницы, называя Жореса Медведева "социально опасным психически больным". Это письмо было составлено еще до 12 июня. Здесь же был и список других писателей, которые письменно протестовали по поводу незаконной госпитализации моего брата. Их "проработка" была, по-видимому, намечена на другие дни. Собравшиеся секретари СП стали упрекать Каверина во вмешательстве в дела Ж. Медведева, попутно обвинив его и в прежних "грехах" (известное письмо В. Каверина К. Федину о Солженицыне и др.). При этом шесть членов "комиссии", ни один из которых никогда не видел Жореса, уверяли Каверина, знакомого с моим братом около десяти лет, что Медведев действительно ненормальный.