Через десять минут Исаев позвонил портье, назвался Зооле — тем псевдонимом, который тогда знала Москва, спросил, не приходил ли к нему, директору Любекского отделения банка, господин высокого роста в бежевой шляпе.
— Он только что ушел, господин Зооле, очень сожалею! Хотите, чтобы я послал за ним человека? Возможно, он еще ждет такси.
— Нет, спасибо, — ответил Исаев, — пошлите вашего человека в отель "Метрополь”, это наискосок, пусть оставит портье письмо моего друга, он же принес мне письмо?
— Оно передо мной, господин Зооле, сейчас оно будет в "Метрополе".
В шифрописьме говорилось: "Спасибо за ценнейшее сообщение. В Берлин вам возвращаться рискованно, позвоните в посольство, назовитесь и оставьте адрес, о вас позаботятся…"
Через полчаса Исаев, сломанный и раздавленный, выехал на аэродром и взял билет в Берлин…
А может быть, действительно в стране случилось самое страшное, и к власти пришли те, кто хочет Гитлера? Кто же его хочет?
И он не посмел тогда дать ответ на этот вопрос — жалко, сломанно, с ощущением мерзкой гадливости к самому себе…
…Куда бы я отсюда ни бежал, сказал он себе тогда, понимая, что в который уже раз оправдывает себя, вымаливая у себя же самого индульгенцию, меня всюду будут воспринимать как оберштурмбаннфюрера СС, врага, нациста, губителя демократии… Я лишен права сказать, кто я на самом деле, потому что враги начнут кампанию: "гестапо и НКВД умеют сотрудничать даже в разведке, совместимость”… Вальтер Кривицкий ушел чистым… Я служил в РСХА, я замаран тем, что ношу руны в петлицах и имею эсэсовскую наколку на руке…
Ну ты, сказал он себе, вернувшись в Берлин, сейчас надо сделать все, чтобы вернуться — нелегально — домой. И уничтожить там тех, кто предал прошлое. Это высшая форма преступления — предательство прошлого. Такое не прощают. За это казнят…. Ты способен на это? Или ты трус, спрашивал он себя требовательно, с бессильной яростью.
Эта мысль постоянно ворочалась в нем до того дня, пока он не прочитал фрагменты плана "Барбаросса", а затем получил шифровку из Центра, поначалу испугавшую его, ибо никто не знал его нового адреса: "Ситуация в Югославии складывается критическая, враги, провоцировавшие дома репрессии, ликвидированы, просим включиться в активную работу".
Исаев испытал тогда счастливое облегчение, уснул без снотворного, однако наутро проснулся все с той же мыслью: "значит, ты все простил? Ты все забыл, как только тебя поманили пальцем?"
Но тогда он уже вновь обрел право дискутировать с самим собою, и поэтому он круто возразил себе: "Меня поманили не пальцем, я не проститутка, мне открыто сообщили, что были репрессии и что с приходом нового наркома Берии прошлое кануло в Лету: Марат — Дантон — Робеспьер, революция не бывает бескровной…"
— Я не стану отвечать на ваш вопрос, мистер Макгрегор…
Тот кивнул, закурил, пододвинул Исаеву "Винстон", записал ответ в лист протокола и перешел ко второму вопросу:
— Фамилии, имена, годы и места рождения ваших родителей?
— И на этот вопрос я отвечать не стану.
— Являетесь ли вы членом какого-либо профсоюза, партии, пацифистской организации?
— Прочерк, пожалуйста…
Макгрегор улыбнулся:
— Насколько мне известно, понятие "прочерк" допустимо лишь в тоталитарных государствах. Мы придерживаемся традиций. Я должен записать ваш ответ.
— Я не отвечу и на этот вопрос.
— Имя и девичья фамилия жены?
— Я не отвечаю.
— У вас есть дети?
— Не отвечаю…
Макгрегор перевернул страницу, снова закурил, заметив:
— С наиболее скучными вопросами мы покончили, теперь перейдем к делу.
Он раскрыл вторую папку, достал оттуда фотографию Штирлица, сделанную кем-то в Швейцарии возле пансионата "Вирджиния", когда он искал несчастного профессора Плейш-нера:
— Знаете этого человека?
— Чем-то похож на меня…
— Но это не вы?
— Нет, это не я.
Макгрегор пододвинул папку:
— Поглядите: там есть ваши фото в форме, вместе с Шелленбергом в Лиссабоне, данные из вашего личного дела, характеристики…
Все верно: Макс фон Штирлиц, штандартенфюрер СС, истинный ариец, отмечен наградами фюрера и благодарностями рейхсфюрера, предан идеалам НСДАП, характер нордический, стойкий, спортсмен, порочащих связей с врагами рейха не имел, родственников за границей нет, фамилию не менял, никто из близких не был арестован гестапо…
— Этого человека знаете? — усмехнулся Макгрегор. — Или нужны очные ставки?
— Я бы не отказался от очных ставок.
— Вы их получите. Но лишь после того, как мы кончим наше собеседование.