1 кг рябины, 600 г сахара.
• Засахаренные корни аира. В густой сахарный сироп поместить свежие корни аира, подготовленные так же, как для сушки (длиной 2–3 см), расщепленные на четыре части, варить 5-10 мин. Вынуть из сиропа, разложить для просушки на чистую марлю или сухую фанерную доску. После застывания и подсыхания сиропа корни надо уложить в стеклянные банки или подходящую фаянсовую посуду, банки закрыть и поставить на хранение. Подавать к чаю, это и прекрасный десерт.
Голубика, протертая с сахаром. Перебранные и промытые ягоды раздавить пестиком или ложкой, всыпать туда сахар, тщательно все перемешать, нагреть до 70 °C. Расфасовать в банки емкостью по 0,5 л и пастеризовать в кипящей воде в течение 20 мин, не менее.
2 кг ягод голубики, 1 кг сахара.
• Свежие ягоды в сахаре. Ягоды перебрать, хорошо промыть в холодной воде, обязательно удалить плодоножки, косточки, пересыпать (половина нормы) сахаром, переложить в подходящую посуду и снова засыпать сверху сахаром, чтобы ягод не было видно. Когда ягоды осядут и появится сироп, добавить еще сахара. Сахар на поверхности должен быть все время сухим.
Наполненные банки закрыть пергаментной бумагой и плотно перевязать шпагатом, хранить в прохладном месте. Законсервированные таким образом ягоды можно будет использовать для приготовления киселей, компотов, желе, кремов, для начинки, да и просто полакомиться среди зимы свежей ягодкой вовсе недурно.
• Сироп из лесной малины. Ягоды растолочь пестиком, протереть через сито, сок профильтровать через два слоя марли. В полученный сок добавить сахар, нагреть до полного растворения сахара и до начала кипения всыпать лимонную кислоту, довести до кипения, снять образовавшуюся пену, снова довести до кипения. Процедить сироп через стерильную марлю, разлить в приготовленные чистые банки, закрыть полиэтиленовыми крышками и без дополнительной пастеризации поставить на хранение.
2 кг малины, 2 кг песка, 2 г лимонной кислоты.
Гастрономический талант баснеписца
Знаменитейший баснописец Иван Андреевич Крылов в кругу своих современников был, оказывается, знаменит не только острым пером, но и… непомерным аппетитом. Возможно, именно добротный обед мог скрасить все тяготы его холостяцкой жизни.
• Царская семья благоволила к Крылову, и одно время он получал приглашения на маленькие обеды к императрице и великим князьям. Прощаясь с Крыловым после одного обеда, А. М. Тургенев пошутил: «Боюсь, Иван Андреевич, что — плохо мы вас накормили — избаловали вас царские повара…» Крылов, оглядываясь и убедившись, что никого нет вблизи, ответил: «Что царские повара! С обедов этих никогда сытым не возвращался. А я также прежде думал — закормят во дворце. Первый раз поехал и соображаю: какой уж тут ужин — прислугу отпустил. А вышло что? Убранство, сервировка — одна краса. Сели — суп подают: на донышке зелень какая-то, морковки фестонами вырезаны, да все так на мели и стоит, потому что супу-то самого только лужица. Ей-богу, пять ложек всего набрал. Сомнение взяло: быть может, нашего брата писателя лакеи обносят? Смотрю — нет, у всех такое же мелководье. А пирожки? — не больше грецкого ореха. Захватил я два, а камер-лакей уж удрать норовит. Попридержал я его за пуговицу и еще парочку снял. Тут вырвался он и двух рядом со мною обнес. Верно, отставать лакеям возбраняется. Рыба хорошая — форели; ведь гатчинские, свои, а такую мелюзгу подают, — куда меньше порционного! Да что тут удивительного, когда все, что покрупней, торговцам спускают. Я сам у Каменного моста покупал. За рыбою пошли французские финтифлюшки. Как бы горшочек опрокинутый, студнем облицованный, а внутри и зелень, и дичи кусочки, и трюфелей обрезочки — всякие остаточки. На вкус недурно. Хочу второй горшочек взять, а блюдо-то уж далеко. Что же это, думаю, такое? Здесь только пробовать дают?!
Добрались до индейки. Не плошай, Иван Андреевич, здесь мы отыграемся. Подносят. Хотите верьте или нет — только ножки и крылушки, на маленькие кусочки обкромленные рядушком лежат, а сама-то птица под ними припрятана, и нерезанная пребывает. Хороши молодчики! Взял я ножку, обглодал и положил на тарелку. Смотрю кругом. У всех по косточке на тарелке, а Пустыня пустыней. Припомнился Пушкин покойный: «О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми костями?» И стало мне грустно-грустно, чуть слеза не прошибла… А тут вижу — царица-матушка печаль мою подметила и что-то главному лакею говорит и на меня указывает… И что же? Второй раз мне индейку поднесли. Низкий поклон я царице отвесил — ведь жалованная. Хочу я брать, а птица так неразрезанная и лежит. Нет, брат, шалишь — меня не проведешь: вот так нарежь и сюда принести, говорю камер-лакею. Так вот фунтик питательного и заполучил. А все кругом смотрят — завидуют. А индейка — совсем захудалая, благородной дородности никакой, жарили спозаранку и к обеду, изверги, подогрели!