— Сегодня именины матери-настоятельницы, поэтому завтрак будет особенным.
Монахиня ждет, пока в столовой стихнут разговоры, и объявляет:
— Пончики с шоколадом!
Все возбужденно гудят, хотя не обходится и без недовольных комментариев:
— Подумаешь… Могли бы и взбитые сливки дать.
— Подожди, может, еще расщедрятся.
— Как же, дождешься. У них все деньги уходят на свечи да на то, чтобы себе брюхо набить получше.
К ним подходит монахиня.
— Вы довольны?
— Очень, сестра. Поздравьте от нашего имени мать-настоятельницу, пусть святая Гертруда подарит ей долгую жизнь.
— Гертруда? Почему Гертруда?
— А разве мать-настоятельницу не так зовут?
— Ее зовут Леонор. Леонор, понятно? Сколько раз я должна это говорить? Ну-ка, повторите, как зовут настоятельницу?
— Леонор, — хором отвечают старики.
— Очень хорошо, надеюсь, теперь вы не забудете.
Когда она поворачивается спиной, старики перемигиваются, толкают друг друга локтями, еле сдерживая смех.
— Всегда клюет на эту приманку.
— Целиком заглатывает.
— «Ее зовут Леонор! Ну-ка, как зовут мать-настоятельницу?»
Из-за жалюзи Карвальо и священник внимательно оглядывают столовую, где над чашками стоит густой пар от шоколада.
— Вон тот, с краю стола, посмотри на него как следует.
Внешне этот старик ничем не отличается от остальных, лишь своей сосредоточенностью на чем-то, не относящемся к тому, что происходит вокруг, своей отчужденностью и настороженностью, как у случайно забредшего сюда животного. Он ест, разговаривает, а сам все время настороже.
— Мне нужно знать, как его зовут и все, что ты сможешь выяснить о нем.
Священник кивает.
— Кажется, его зовут Косме. Надо посмотреть в регистрационной картотеке монахинь.
Металлическая картотека пахнет, как тюремная дверь, почему-то успевает подумать Карвальо, впрочем, для него все окрашенные зеленым металлические предметы пахнут, как тюремная дверь. Руки монахини, перебирающей карточки, почти прозрачны, голубоватые сосуды как бы заключены в стеклянную оболочку.
— У нас два Косме.
— Этого не может быть!
— Покажите-ка мне их фотографии. Вот этот, Косме Гальбан, но мне кажется, фамилия должна писаться через «в».
— Может, ошиблись, когда заполняли карточку.
— Что еще там указано?
— Приехал сам, один. Оставил денежный вклад в размере двухсот тысяч песет. Семьдесят лет. Вдовец. Преподавал бухгалтерский учет.
— Он приехал до или после дона Гонсало?
Монахиня сверяет карточки.
После.
— Приехал один, но ведь обычно указывают адрес родственников или друзей, вдруг что-нибудь случится. Какой адрес дал он?
— Никакого.
— И его приняли?
— Мы же не можем заставлять его выдумывать. Если вновь прибывший утверждает, что у него нет семьи, ничего не поделаешь.
— Мы проверим все эти сведения, но сначала надо узнать, как пишется его фамилия, Гальбан он или Гальван. Фотокопия удостоверения личности есть?
— Нет.
— И это называется архив! Ну и порядочки!
Это говорит священник, не Карвальо, отчего монахиня краснеет гораздо сильнее и, чтобы как-то загладить неизвестно чью вину, бормочет «я сейчас…» и почти бегом исчезает. Она идет в общую спальню, надеясь найти там дона Косме Гальбана или Гальвана, но в постели его нет. Нет его и в маленькой комнатке, где страдающие бессонницей старики досматривают последнюю передачу по телевизору. Когда монахиня спрашивает про дона Косме, все только пожимают плечами. Наконец она находит его в ванной комнате, где старик тщательно чистит зубы, полощет рот, разглядывая себя при этом в зеркале. Потом он собирает туалетные принадлежности, складывает их в несессер, не торопясь идет в спальню и кладет его на свою полку в общем шкафу. Монахиня уже поджидает и без всяких околичностей спрашивает:
— Дон Косме, скажите, ваша фамилия пишется через «в» или через «б»?
Старик едва заметно вздрагивает, но улыбается.