Так мы дождались праздника Рождества Христова. Великие княжны и императрица приготовляли собственными руками, работая в продолжение многих недель, подарки, как для нас всех, так и для всех слуг. Императрица раздала несколько шерстяных фуфаек, вязанных ею самою, и таким трогательным вниманием она хотела выразить свою благодарность людям, оставшимся ей верными.
24 декабря священник пришел к нам на дом для совершения вечернего богослужения. Все собрались в большой зале. Велика была радость детей преподнести сюрпризы, которые были нам предназначены. Чувствовалось, что мы составляем одну большую семью. Мы старались забыть временные печали и заботы, чтобы наслаждаться, ни о чем не думая, минутами настоящей чистой дружбы, в полном единении сердец.
На следующий день — праздник Рождества Христова, и мы отправляемся в церковь. По указанию священника дьякон провозгласил многолетие (молитва о продлении дней императорской фамилии). Это было неблагоразумно со стороны священника и могло только повлечь за собою репрессии. Солдаты со смертными угрозами требовали смены священника. Этот инцидент омрачил светлые впечатления, которые должны были сохраниться об этом дне. Он окончился для нас новыми притеснениями, и надзор за нами стал еще более строгим.
Начиная с 14 января я вновь принялся за мой дневник, который я оставил с момента нашего переезда в Тобольск, и я приведу из него несколько выдержек, как это я делал, описывая наше заключение в Царском Селе.
Понедельник, 14 января (1 января старого стиля). Сегодня утром мы пошли в церковь, где был новый священник, совершавший здесь богослужение в первый раз. Что же касается священника отца Василия (виновника происшествия, упомянутого в предшествовавшей главе), то он был сослан в Абалатский монастырь по распоряжению архиепископа Гермогена.
Среда, 16 января. В два часа после обеда собрался солдатский комитет нашего гарнизона. Комитет решил, ста голосами против восьмидесяти пяти, что следовало бы отменить офицерам и солдатам ношение погон.
Четверг, 17 января. Полковник Кобылинский пришел сегодня в штатском костюме, так как он отказался носить форменное офицерское платье без погон.
Пятница, 18 января. В три часа пришли священник и певчие. Четыре монахини, приходившие петь ранее, были заменены певчими из хора одной из церквей в Тобольске. Сегодня водосвятие, и новый священник в первый раз совершает богослужение у нас на дому. Когда Алексей Николаевич, в свою очередь, подошел приложиться к кресту, который держал священник, последний склонился над ним и поцеловал его в лоб. После обедни генерал Татищев и князь Долгорукий приблизились к императору и просили его снять погоны, чтобы избегнуть наглой демонстрации со стороны солдат. Император, по-видимому, возмущен, но затем, обменявшись взглядами и несколькими словами с императрицею, он овладел собою и соглашается снять погоны ради благополучия своих.
Суббота, 19 января. Сегодня утром мы отправились в церковь. Император надел кавказскую черкеску, которая всегда носится без погон. Что касается Алексея Николаевича, то он спрятал свои погоны под башлык. Сегодня императрица мне сказала, что император и она приглашают меня на будущее время пить вечерний чай у них[27], когда я не буду чувствовать себя утомленным своими уроками. Покончив с чаем, я удалился только после того, как великие княжны отправились к себе. (Алексей Николаевич ложился обыкновенно в девять часов.)
Понедельник, 21 января. Сегодня ночью выпал большой снег. Мы приступили к устройству ледяной горы.
Пятница, 25 января (12 января старого стиля). День Ангела Татьяны Николаевны. Молебен на дому. Прекрасный зимний день, солнце, пятнадцать градусов мороза[28]. Мы продолжаем подымать, как и в предшествовавшие дни, ледяную гору. Солдаты пришли помогать нам.
Среда, 30 января. Сегодня в караул назначен хороший наряд от 4-го полка. Император и дети провели несколько часов с солдатами в караульном помещении.
27
Их Величества имели обыкновение оставлять у себя пить чай, который императрица сервировала сама, придворную даму графиню Гендрикову, генерала Татищева, князя Долгорукого, m-he Шнейдер и доктора Боткина, когда их занятия позволяли это. Я единственный, оставшийся в живых из тех лиц, кои присутствовали на этих вечерних чаях в Тобольске.