Значит ли из сказанного, что художники, философы, гуманисты должны определять ценность человеческой личности и свободы, сообразуясь с реальным историческим состоянием общества, в котором они живут?
В том-то и дело, что нет. Как только они захотят предъявлять обществу духовный счет, сообразуясь с реальными возможностями общества, они перестанут быть собой, то есть выразителями духовных стремлений человека.
Против такого нормирования свободы духа каждый раз восстает художник. В своих требованиях обществу он исходит из необходимости полного счастья каждому человеку, то есть из требований духовно необходимых, материально никогда не выполнимых полностью.
Во имя чего он восстает? Прежде всего из интуитивного стремления быть правдивым. Чувство справедливости ему подсказывает, что нет справедливости в том, что человека, укравшего банан в этой банановой республике, загнали в тюрьму, хотя это и рационально, с государственной точки зрения, в государстве, где все бананы наперечет.
Нет, не воровать бананы и сидеть за это в тюрьме, не для этого родился человек, а для чего-то более прекрасного. И потому нет и не может быть справедливости в том, что вы его посадили в тюрьму.
Представим себе, что тюремщик банановой республики, услышав такие речи, неожиданно заплакал и, протягивая художнику ключи, сказал:
— На, открывай дверь тюрьмы. Я выхожу из игры…
— Нет, — отвечает ему художник, — держи ключи при себе и выполняй свой долг.
— Тогда зачем ты меня расстраиваешь! — кричит тюремщик и поспешно прячет ключи в карман.
— Чтобы ты сторожил тюрьму, но знал, что дело твое, как и все наши дела, несовершенно, — отвечает ему художник, — чтобы ты печалился по этому поводу и мечтал о чем-то лучшем, чем наша банановая республика.
— Зачем ты меня расстраиваешь! — в лучшем случае кричат наши тюремщики, а в худшем — заталкивают художника туда, где сидит укравший банан.
В нормальном обществе между выразителями духовных стремлений и государственной властью должна происходить постоянная диалектическая борьба, ничего общего не имеющая ни со стремлением к анархии, ни с аргументом полицейской дубинки.
Иначе тюремщик так и не задумается над участью человека, укравшего банан, а также и своей участью. И что удивительнее всего, и это доказано историей, общество, где наибольшее количество людей задумываются над этим, в конечном итоге находило частичный выход из этой драмы в более продуктивных способах производства бананов.
Духовная жажда есть неосознанное стремление человека к идеалу. И даже если мы не можем зримо и ясно выразить, в чем он заключается, мы всегда зримо и ясно можем представить, чего в жизни для этого идеала не хватает.
Духовная жажда — естественное свойство каждого нормального человека. Между художником и нехудожником разница только количественная.
Чем сильней духовная жажда, тем недостижимей идеал художника, и тем могущественней его изображение драмы жизни, и тем мощней устремленность его произведения к свету, к добру, к надежде.
Удовлетворяя собственную духовную жажду, художник стимулирует и развивает эту жажду у других людей, и в этом общественный смысл его труда.
Теперь зададим себе такой вопрос: нужна ли обществу духовная жажда и ее плоды?
Уже одно то, что продукты художественного труда существуют веками и более или менее бережно передаются из поколения в поколение, несмотря на более или менее удачные попытки обскурантов уничтожить их, говорит об их высокой степени нужности.
И то, что каждый талантливый художник, как бы он ни был отвергаем ослепленными современниками, всегда и несомненно входит в сознание грядущих поколений, говорит о том же.
Но и без всяких доказательств художнику от природы присуще несгибаемое сознание правоты своего дела. И чем сильнее художник, тем несгибаемей это сознание. Признаком духовной зрелости является ясное, спокойное сознание своего предназначения.
Повторяю, духовная жажда — это не свойство отдельных художников, а свойство всех нормальных людей, и потому всякая борьба с художником обречена на позорный провал, тем более позорный, если она кончается уничтожением художника.
Художник, ставший художником, уже передал свое дело в тысячи рук, а предугадать художника, чтобы заранее изолировать его, так же невозможно, как в тысячной толпе юношей и девушек угадать, кто на ком женится.
В жизни общества есть периоды духовной спячки. Они связаны со стихийными бедствиями, голодом, затмением сознания более низменными страстями, политическим страхом.