А это что такое? "28. Грифельная доска". В жизни не видала грифельной доски иначе, как в кино. Это, оказывается, дощечка, с которой мгновенно стирается запись. Ну ладно. А вот запись-шедевр; "68. В комнате также обнаружено и изъято 34 папки (тридцать четыре!) с различными рукописными и печатными текстами…" Какими текстами? Секрет следствия… Тридцать четыре папки и ни одного названия. Что же изъято? И как теперь требовать возвращения непоименованных материалов?
Сразу обращаю внимание на то, что в протоколе нет даже упоминания о тех двух, кто фактически проводил обыск. Фамилия следователя есть, фамилии понятых[16] с именами-отчествами и даже адресами есть (один живет на улице Уссурийской, другая привезена аж из подмосковного городка Железнодорожный). А вот "любезного" и "толстомордого" нет. Испарились.
Я поднимаю глаза на следовательницу.
— Почему в протоколе нет фамилий и должностей вот этих двух граждан, производивших обыск?
— Я проводила обыск, — вызывающим тоном говорит Корнакова. — Я имею право брать себе помощников…
— Прекрасно, — говорю я. — Берите себе хоть десять помощников. Но и я имею право знать, кто рылся в моих бумагах и моем белье, кто унес мои книги, архивы, машинку…
— Я, — повторяет Корнакова.
— Не клевещите на себя. Вы всего только технический секретарь вот этих двоих…
Бесполезно. Дочитываю протокол. Вижу, что на последней странице остается место всего для двух-трех строчек. Требую добавить лист. Пишу. Первый экземпляр протокола забирает Корнакова, второй, еле поддающийся прочтению (нарочно они, что ли, употребляют такую бледную копирку?), вручается мне.
Ну а теперь-то уж наконец все?
Нет. "Любезный" и юноша-понятой куда-то исчезают, но Корнакова, девица и "толстомордый" остаются. Я продолжаю сидеть в кресле, куда меня "перевели" с постели. Сил после пятичасовой процедуры совсем не осталось.
— Вы ложитесь, Раиса Борисовна, — проникновенным голосом обращается ко мне девица. — Ложитесь, вам будет легче…
— Мне будет легче, когда вы уйдете. Почему вы не уходите? Вы ведь уже кончили?
— Ждем машину, — откликается "толстомордый".
— Ну, это как будто меня уже не касается? Вытаскивайте свою добычу и ждите внизу…
— Машина скоро будет, — успокаивает "толстомордый". — Сейчас конец рабочего дня, самый разъезд…
— Какое мне до этого дело? Возьмите такси.
— Мы не поместимся в одно такси.
— Возьмите два.
— Вы оплатите? — иронически осведомляется "толстомордый".
— Разве Комитет государственной безопасности так беден? — в свою очередь осведомляюсь я. — Ведь хватило у него средств, чтобы потратить рабочий день пяти человек на одну старую больную женщину. Должны найтись средства и на то, чтобы избавить эту женщину от своего присутствия. Когда оно уже не вызывается государственной необходимостью…
…Звонок. На пороге мой сын, пришедший с работы навестить меня. За ним виднеются фигуры вернувшихся "любезного" и понятого. К сыну бросаются с двух сторон:
— Ваши документы!
…Не буду детально описывать, как они требовали документы у него, а он — безрезультатно! — у них. Не буду вообще больше излагать подробности — в концовке их еще немало, но это уже для моих мемуаров. Хватит и написанного. Это — не "художественное исследование", а почти точная фотография.
…Они наконец вытаскивают мешки с награбленным (чтобы не было "заведомо ложных, клеветнических измышлений", поправляюсь — с "изъятым") добром — и уходят.
Все. Точка.
Но это была не точка, а всего лишь многозначительное многоточие. В тот же день я узнала, что одновременно обыски были проведены еще у трех членов редакции "Поисков" и у трех сотрудников. И что у них так же выгребали дб дна все из письменных столов и забирали пишущие машинки, и личные письма, и семейные архивы, и собственные литературные работы.
Но, в отличие от меня, их еще таскали на допросы в Мосгорпрокуратуру. И сразу после обысков, и потом, и еще, и еще. Кто знает, может быть, "любезный" в последнюю минуту, когда все было уже готово и увязано, для того и отлучился, чтобы позвонить по автомату и получить указания: тащить ли меня, больную, в прокуратуру или нет?
Решили не тащить. Почему такой гуманизм? Только из-за моей болезни и старости?
16
Эти фамилии я, кстати сказать, через некоторое время прочла в протоколе другого обыска, произведенного у человека, никакого отношения к нашему журналу не имеющего. "Понятые” — те, оказывается, профессионалы. Любопытно, как им платят — помесячно или за визит?