Пересказывать всю беседу не стоит. Длилась она два часа и отличалась удивительной бессодержательностью. Бесконечное количество добротных, выдержанных штампов, которыми снабдил меня в ходе этой беседы товарищ Иванов. И, похоже, говорил он вполне искренне. Ибо давно добровольно и чистосердечно отрешился от каких бы то ни было поползновений (если они у него когда-нибудь были) самостоятельно думать. Да он и не помнит, наверное, тех времен, когда в партии самостоятельно думали, о чем-то спорили, что-то друг другу и другим — вне партии — доказывали.
Но кое-что приведу. Особенно — начало беседы.
— Гак вот, Раиса Борисовна, нам сообщили, что вы, старый член партии, примерно с 1976 года (эта дата значится в номере нашего "дела". — Р.Л.) связались с чуждыми, враждебными нашему строю людьми, общаетесь с ними, вместе с ними подписываете клеветнические письма и вот теперь принялись за издание антисоветского журнала…
— Кто вам сообщил? — спрашиваю я.
— Органы, — простодушно отвечает Иванов.
— А почему вы им верите?
На лице моего собеседника — безграничное удивление.
— Но… но как же? Ведь это — наши органы!
— По-моему, — замечаю я, — вы одного со мной возраста. Должны помнить, как эти "наши” органы уничтожили миллионы невинных людей, в том числе и лучших людей партии. И обвинения на них возводились похлеще, чем на меня сейчас…
Пожилова молчит и записывает. Иванов пытается возражать.
— Ну что вы, Раиса Борисовна, когда это было? Партия давно покончила с культом личности и вернулась к ленинским нормам. Там и людей этих давно нет…
— Людей, может, и нет — традиции остались. И разве это подходящее название для массовых убийств: "культ личности"? Да и какой же это возврат к ленинским нормам? Горком занимается моим делом по голословному доносу органов, минуя партийную организацию… А что до "культа личности", так по мне культ одной личности не лучше культа другой…
Не понял? Или не захотел понять? По-моему, просто не понял.
Ну и потом пошел бесконечный поток фраз о наших достижениях, о нашей демократии, о единстве партии и народа — и так далее, и так далее. Я пытаюсь перебить этот поток вопросом: читали ли они журнал "Поиски" и, в частности, мои статьи? Нет, конечно, не читали. Так о чем же говорить? Спрашиваю, почему не привлекают к ответственности тех, кто снабдил ордером Мосгорпрокуратуры секретных агентов КГБ? Тех, кто ворвался к нам на квартиры и унес наши архивы, машинки, книги? Следует успокоительный ответ: если у вас забрали то, что не должны были забирать, вам вернут.
— А самый налет вы ни во что не ставите?
— ?!
В общем, ни до чего не договорились. Они уходят и предупреждают, что вызовут меня на заседание парткомиссии. Действительно, мне звонят — раз, и два, и три. А я приехать не могу: сердечные приступы все сильнее. Да, по правде говоря, и не хочу: ну о чем я буду с ними говорить?
В четвертый раз это "выкручивание рук" мне надоедает.
— Если вам так не терпится, — сказала я, — решайте без меня, я пришлю вам письменное заявление.
И послала — заказным письмом с уведомлением (заявление это, датированное знаменательным числом 5 марта, печатается в приложении к этому очерку). Послала, получила уведомление о вручении — и успокоилась. Больше мне не звонили, и событий никаких не было — до 3 апреля.
…В этот день ко мне пришли из парторганизации получить партийные взносы. Это уже делалось раньше: я болела четвертый месяц. Только обычно приходил кто-нибудь один, а на этот раз пришли трое — три женщины. Все было обыденно: секретарь парторганизации получила с меня рубль двенадцать копеек за март 1979 года, отметила в партбилете, дала мне расписаться в ведомости. А потом вдруг сказала:
— А партбилет я вам не отдам…
Это было, скажем прямо, неожиданно. Расстаться с партбилетом я была готова давно, но не таким способом. Я точно знала, что моя парторганизация (при жилищной конторе) ровно ничего о моей истории не знает. И не положено ей знать: "органы" ее в известность не ставили. Исключать меня должно было бюро Московского городского комитета КПСС. Но минимум приличий полагалось соблюсти: сообщить, что я исключена из партии тогда-то и за то-то…
— Как это — не отдадите? — переспросила я.
— Так, не отдам. Партбилет вам не нужен. Вам его все равно придется сдать — ведь вы уезжаете в Израиль.
— Что-о??
— В райкоме нам сказали, что вы уезжаете в Израиль и чтобы мы забрали у вас партбилет.
Медленно закипая, я говорю: