Те суетились, звонили куда-то, один подсел к жене и друзьям, выставив огромное ухо, приехали на машине еще двое. Я лежа дремал в комнате в другом конце коридора.
— Вставайте, Андрей Алексеевич, поедем, — сказал, входя, тот, кого я принимал за старшего. Мы сели в ту же машину, молодой рядом с шофером, а я сзади, по обе стороны подсели мои похитители. Были они довольно толсты, но на меня же и ворчали, что я занял много места.
Куда меня везут, я не спрашивал, как не спрашивал и о причинах задержания. Повернули мы к центру, и я подумал: не на Лубянку ли? Но на проспекте Маркса свернули направо, к Каменному мосту, я подумал: в Лефортово? Но мы выехали на Варшавское шоссе. Все молчали, один оглядывался, нет ли за нами машины. Вдруг сосед мой слева, лет пятидесяти, тоже обрюзгший и с нездоровым цветом лица — почти общий их признак — и с отвратительным запахом изо рта, повернулся ко мне и спросил: "Как ваша фамилия?"
— Ну вот, задержали меня и даже не знаете, как моя фамилия, — сказал я.
— Амальрик Андрей Алексеевич, насупившись, сказал мужчина и неожиданно зло добавил: — Ты где работаешь?
— Что ж это, были на "вы" и вдруг сразу на "ты"?
— А вам это не нравится?
— Я уже столько всего от вашего брата наслышался, что мне в общем все равно, — сказал я, но если вы хотите со мной разговаривать, вам лучше быть вежливым и также самому назвать себя. Кто вы такой?
— Сотрудник уголовного розыска Чернов, — сказал тот, обдавая меня мерзким запахом. Из какой-то странной стыдливости оперативники КГБ постоянно выдают себя за сотрудников уголовного розыска. Помню, еще в 1962 году меня вот так же ночью схватили, предъявили даже удостоверение уголовного розыска — и отвезли на Лубянку, при этом старший мне сказал гордо: "Видите теперь, кто мы такие!"
— Что вы так нагло себя ведете?! — продолжал мой сосед.
— Разве я оскорбил вас чем-нибудь?
— Не меня, вы наше общество оскорбляете вашей клеветой!
— А вы, спросил я любезно, — говорите сейчас как бы от имени общества?
— Да, от имени общества.
— Вы, я вижу, с недоверием к этому относитесь, Андрей Алексеевич, как и ко всему другому, — миролюбиво вставил мой правый сосед.
Мы помолчали. И снова левый завел разговор: вы нигде не работаете, ваша работа — распространение клеветы. "Мы все знаем, выдаете себя за историка, понимаете ли, всякие враждебные интервью даете — и в них не все правда! Кто вашу жену вызывал, предлагал ей развестись?! Пишете всякую клевету!"
Я догадался потом, что, видимо, у него так в голове отразилось мое письмо президенту Форду и премьер-министру Ден Ойлу. Я писал там, что советские власти отказываются рассматривать приглашения советским гражданам от иностранных университетов и что я и по частному приглашению не смог бы выехать, поскольку жене моей в выезде было отказано, а я боюсь выезжать без жены: известны случаи, когда советское правительство не разрешает женам выехать к мужьям, а мужьям вернуться к женам.
Между тем "Чернов" все продолжал бубнить, что им мои интервью известны, статья о политзаключенных тоже "да, лагеря у нас есть, вот для таких, как вы", ждут только из-за границы некоторые дополнительные материалы, чтобы дать мне хороший срок. Я молчал, все эти разговоры а они утомительно один на другой похожи давно мне известны; так мне было неинтересно все это, что даже неинтересно было сказать ему что-нибудь обидное. Я молчал, но это его, вероятно, еще более злило.
Тут мы подъехали к границе Москвы. Постовой ГАИ махнул жезлом, чтоб мы остановились, но мои похитители только усмехнулись — и тот отскочил с дороги, сам что-то сообразив.
— К вам на родину едем, — сказал мне правый.
— Ну, родился я в Москве, так что скорее едем с родины, а, впрочем, здесь все кругом моя родина.
— Да есть ли у вас родина? — снова ввязался левый.
Тут обнаружилось, что едем не туда: шофер не знал дороги. Мы выехали на кольцевую и через несколько километров снова повернули от Москвы на этот раз по Калужскому шоссе.
Теперь Андрей Алексеевич "Нежеланное путешествие в Калугу" сможет написать, все не унимался левый, мы ведь знаем ваше "Нежеланное путешествие в Сибирь".
Хотя мне приходили в голову самые мрачные соображения, я теперь наиболее вероятным считал, что меня везут либо в Вор-сино — поселок, где я прописан и снимаю комнату, и там поместят до конца съезда под домашним арестом, как это сделали с Инной Рубиной, либо в Боровск — районный центр, где без всякого "оформления" продержат в КПЗ до конца съезда, как Виталия Рубина держали во время визита Никсона. Сам Никсон, насколько я знаю, против этих превентивных арестов никак не протестовал.