Я прождал минут десять. "Прошу, пожалуйста", — сказал дежурный и провел меня наверх, в кабинет заместителя начальника отдела. Черноволосый майор, с добродушным лицом, еще не старый, сидел за своим столом. Справа от него, набычившись, сидел прокурор в мундире советника юстиции, точь-в-точь напомнивший мне тех районных прокуроров, которых мне приходилось видеть раньше. Сбоку присел доставивший меня молодой человек, он назвался Суриным.
Я поздоровался и присел к столу, тут и майор, впрочем, сказал: "Садитесь". Он же и начал разговор с упреков, что вот посылают они мне четыре месяца повестки, а я по ним не являюсь, в связи с этим и пришлось меня задержать.
Я ответил, что за прошедшие четыре месяца никаких повесток от них мне в Ворсино не приходило, равно как и на адрес жены в Москву.
— Жена ваша нас не касается, мы ей для вас посылать ничего не будем, — сказал прокурор.
— Вы у себя найдете повестку на 26 февраля, — сказал майор, — можете по ней не приезжать, так как мы вызывали вас для этого разговора.
Эта милицейская повестка — единственная за все время моей прописки там — действительно пришла в Ворсино и, вопреки словам прокурора, в Москву, на адрес жены. Повестка была отправлена из Боровска 19 февраля, пришла в Ворсино 21 — го, в Москву 22-го, в ней я приглашался "по вопросам прописки" в райотдел милиции 26 февраля. Вот в связи с тем, что по этой повестке я 26 февраля не явился в Боровск, я и был задержан в Москве в ночь с 20 на 21 февраля. Так были смещены все законы времени и пространства, но никого это, кажется, не удивило.
Да и в самой повестке был маленький обман, вызывался я вовсе не по вопросам прописки.
— Где вы работаете? — спросил прокурор. И не успел я рта раскрыть, как он еще раз повторил: — Где вы работаете? Вы зачем прописались в Боровском районе?
Я ответил, что прописался в Боровском районе причем с большими трудностями не потому, что хотел бы жить и работать здесь, а потому, что мне не разрешили жить в Москве у моей жены и что я нахожу в высшей степени нелепым, что мужу не разрешают поселиться у жены.
Прокурор начал возражать обстоятельно, что многие у них так прописываются, живут и работают, пока у них судимость не снимается, и тогда они могут возвращаться к женам, но почувствовал, что это отвлекает его от главной темы, и снова несколько раз настойчиво повторил:
— Где вы работаете? Где вы работаете?! У нас такой принцип: кто не работает, тот не ест!
— Ну да, это слова апостола Павла, — согласился я. Я тут вообще немножко развеселился, как увидел, что самые мои мрачные предположения не сбылись.
Прокурора, же, напротив, апостол Павел очень раздражил:
— Что вы, понимаете, тут нам апостолом Павлом тычете, мы это знаем лучше вас. Где вы работаете?
— Вот вы так кипятитесь, так напираете, не даете мне слова сказать, ответил я, а посмотрите на меня, только что пережил я такую передрягу, и видите: я прямо-таки излучаю доброту.
Я при этом улыбнулся как можно шире, эту доброту излучая, и хотел добавить еще, что в народе даже сложилась поговорка "добр, как Амальрик", но этого не понадобилось: прокурор успокоился как-то, и разговор пошел спокойней.
Вступил майор: я у них в районе более четырех месяцев прописан, они меня это время не тревожили, а теперь хотят узнать, как я, где работаю?
Я ответил словами Юрия Мальцева, что работаю за своим письменным столом. Я писатель, это моя работа, и я не вижу необходимости заниматься какой-нибудь другой. Я состою в писательской организации: я член-корреспондент голландского отделения Пенклуба.
Но этот же Пен-клуб в Голландии, сказал прокурор, — а нам нужно, чтобы вы работали на территории Боровского района.
Я сказал, что еще были некоторые обстоятельства. Мы с женой подавали заявления на временный выезд за границу — тоже не было смысла устраиваться куда-либо, ведь у нас наоборот увольняют людей, подавших заявления о выезде. Не исключено также, что после такого обращения со мной, как за эти сутки, мы подадим заявление на постоянный выезд из СССР. Наконец, из-за последствий гнойного менингоэнцефалита я очень быстро устаю, в лагере был инвалидом второй группы и никаким принудительным трудом заниматься не буду.
Прокурор и майор приводили мне по ходу дела возражения, примерно в том духе, что пока я еще не за границей и что работу мне можно подыскать нетяжелую. Затем они сказали, что пока что просто беседуют со мной, хотя могли бы сделать формальное предупреждение, что они советуют мне съездить в Москву посоветоваться с женой о трудоустройстве и что вот он, прокурор, приглашает меня к себе 24 февраля на беседу, он хочет помочь мне в устройстве на работу.