Сотрудники ваши перед съездом нервничают, — сказал я, — начудили со мной немного. — И вкратце пересказал ему обстоятельства задержания и сегодняшние угрозы.
— Что-то странное вы говорите, — ответил тот, улыбаясь еще шире, — за такие дела, как вы говорите, самим можно в тюрьму угодить. Это, вероятно, не наши сотрудники были, а просто хулиганы.
— Чего ж хулиганам о съезде беспокоиться, — ответил я, — да они знали хорошо, кто я. Я ведь от вас и не требую, чтобы вы тотчас признали, что это ваши. Я не новичок: если им поручило начальство меня припугнуть, то мои жалобы бесполезны, но если они несут отсебятину — дело другое. Если им приказано за мной только следить, а они избить грозятся, то это уже нарушение приказа, а за. нарушение приказа необходимо строго наказать. В России-матушке без строгости нельзя, у нас не Америка какая-нибудь.
Тут он снова заулыбался и закивал, мысль о строгости ему понравилась. Я тут еще вспомнил историю с Александром Воронелем, которому филеры грозились "ноги оторвать”, если он от них "бегать будет”, и им за это "самое большее выговор объявят”. "Сравните, то человек без ног, а то всего выговор”. Опять улыбка до ушей — сравнил: выговор или остаться без ног!
— Хорошо, хорошо, сразу же доложим начальству.
Я прошу, чтоб мне дали телефон, узнать насчет своего заявления. Начальник, дежурный и прапорщик мнутся: вы в любом справочнике найдете. "Вот и дайте мне из справочника, я же не Андропова телефон прошу”. (Как оказалось, впрочем, жена моя Андропову сегодня уже звонила, меня разыскивая.) Шепчутся долго и дают мне телефон.
Без четверти двенадцать я вышел на улицу. Кузнецкий мост был совершенно пуст. Я подумал: уж не решили ли мои преследователи, что раз я зашел в КГБ, то уже оттуда не выйду.
И только выйдя на улицу Кирова, я заметил: по одной стороне идет один, по другой — второй. Темным переулком я выходить к Телеграфному побоялся, пошел кружным путем через Чистые пруды. Возле Меньшиковой башни нагнал пожилую еврейскую пару — единственных людей в переулке — и некоторое время шел прямо перед ними, чтоб были свидетели. Затем быстрее пошел вперед и вошел в подъезд шестиэтажного дома, где жили Рубины. Лифт не работал, и я поднялся на пятый этаж пешком. Казалось, что никто не вошел за мной.
Сердце у меня сильно билось. Я нажал кнопку звонка. Никто не подходил к двери. Я нажал еще несколько раз. Внизу стали слышны осторожные шаги: кто-то поднимался, но остановился посредине. Я позвонил еще раз — и начал медленно спускаться.
Навстречу мне поднимался мужчина в рабочих рукавицах, лица его я не рассмотрел; завидев меня, он повернулся и стал спускаться, Когда я проходил в парадном мимо лифта, он сосредоточенно ковырялся там. Я подумал, что поздновато в двенадцать часов ночи в субботу чинить лифт.
В переулке не было видно ни одного пешехода. Метрах в десяти стояла машина с шофером. Я решил зайти во двор и посмотреть, есть ли свет в окнах, может быть, Рубины дома и просто боятся открывать так поздно. Едва я свернул в подворотню, как увидел, что во дворе, прямо при выходе из подворотни, стоят трое и тоже смотрят на окна. Отступать было поздно и я пошел прямо на них. Когда я подходил, я слышал, как один сказал громким шепотом: "Сохраняйте спокойствие!”
Не дойдя до них нескольких шагов, но так, что видны были уже окна пятого этажа, я глянул вверх и увидел, что у Рубиных темно.
Недалеко жили мои друзья, и я решил переночевать у них. Идя по Телеграфному, я слышал, как заработал мотор машины. Когда я вышел на совершенно пустую и темную улицу Жуковского, мне стало не по себе. Был легкий мороз, каблуки мои отчетливо ударяли по льду. Так же отчетливо слышал я шаги за собой. Улица казалась мне длинной, шаги все приближались, я слышал уже пыхтенье за спиной. Или они хотели напугать меня, или действительно думали бить, или просто боялись упустить из виду — но они меня нагоняли.
Но тут я уже свернул во двор, в подъезд, на второй этаж и позвонил, разбудив друзей, не чаявших меня увидеть. Прошли ровно сутки, как я вышел из дома дипломата на Донской.
Утром я был у Рубиных. Оказалось, что Гюзель не у них: вчера поздно вечером она вернулась домой. Рубины рассказали, как они долго сидели в 5-м отделении милиции, пока Киселев не сказал Гюзель: "Что вы сидите вашего мужа отвезли по месту прописки…"
На следующий день поехали в Ворсино "по месту прописки". Мои квартирные хозяева сказали, что я не появлялся. Пошли звонить в Боровск. Милицейский дежурный сказал, что меня там нет действительно, меня привезли только через два часа. Попросили узнать в райотделе КГБ — говорят, там висит замок; прямо как у Войновича в "Необычайных приключениях солдата Ивана Чонкина".