– Ох, – говорит моя фея, – сейчас я бы так не сказала. Я была бы рада, будь у меня твоя фигура!
Только подобные фразы и оправдывали в моих глазах ее существование. То есть, имею в виду, если тебе приходится идти в замок на изысканное мероприятие по обучению этикету в заплатанном, чересчур узком и слишком коротком платье, непричесанной и без макияжа, то что-то подобное услышать приятно. Тем более сказала она это очень убедительно.
Я смахиваю с кожи последние остатки пепла, замечаю, как при мысли о том, что сейчас начнется, кровь приливает к лицу, отчего мои губы и щеки выгодно краснеют, и закалываю шпильками несколько выбившихся из пучка прядей. Вот так. Большего я сделать не могу. Пойдем и навестим в замке Их Высочеств!
6
Моей фее входить нельзя, и я на мгновение ловлю себя на мысли, что мне это не нравится. Я чувствую себя так, словно перенеслась в прошлое: десять лет прошло с тех пор, как мой отец высадил меня у тех же ворот, чтобы я смогла присутствовать на восьмом дне рождения наследного принца. Мне было семь, и вместе со мной были приглашены еще двадцать детей.
Одно обстоятельство придает сегодня решающее отличие от тогдашнего события: в семь лет я была уверена в себе больше, чем сейчас. Не то чтобы у меня беда с самооценкой, но я отлично понимала, что королевские служащие станут смотреть на меня свысока. Раньше такого не наблюдалось. Я принадлежала этому месту, была дочерью торговца, который поставлял специи для королевской кухни, табак для Его Величества, экзотические драгоценные камни для придворного ювелира, красное дерево для поставщиков замковой мебели, и даже – однажды – ручную обезьянку для королевы. Считалось, что я умею пользоваться ножом и вилкой и правильно делать реверансы.
Сегодня я здесь, потому что принадлежу к числу беднейших из беднейших, которые, предположительно, никогда не учились ничему подобному. И вот, пока лакей, одетый в белоснежную рубашку и темно-синий пиджак с позолоченным воротником, на котором нет ни единой пылинки, ведет меня и двух запуганных фермерских горничных по бесконечным коридорам дворца: я чувствую себя такой убогой, что начинаю жалеть об этой поездке. Зачем я только все это делаю?
Когда оставляю на кухне несколько крошек хлеба для мышей и вижу, как они принимаются с благодарностью уплетать угощение, или наблюдаю, как голуби, хвастливо воркуя, рассказывают о том, что пережили во время своего последнего путешествия в Кинипетскую Империю, я нахожусь в привычном окружении. Я ни на секунду не сомневаюсь в себе. Но здесь и сейчас чувствую себя ходячим пятном грязи в чистом месте, которому я вовсе не принадлежу и куда совсем не вписываюсь.
Мое сожаление вмиг улетучивается, когда лакей приводит нас в большой зал, в котором, вероятно, находятся до восьми десятков девушек, ожидающих посвящения в обычаи придворной жизни. Все они настолько взволнованы и полны надежд, что мои опасения насчет них просто исчезают. Некоторые девушки накрасились и приоделись по случаю, однако большинство приглашенных довольствуются вымытыми лицами и воскресными платьями, многократно залатанными, в точности, как и мое.
Значит, я все же среди своих и смогу затеряться в этой толпе. Большинство девушек мне симпатичны, и это чувство резко контрастирует с ощущениями, которые вызывает огромная фигура на картине, занимающей всю стену огромного зала. Кто этот молодой человек с выразительным носом на лоснящемся горячем черном скакуне, я знаю, – даже не читая подписи под портретом, – но, раз уж я здесь, так и быть, произнесу полное имя нашего кронпринца:
«Эргон Алабаст Ибус Хаттила Випольд Верный, принц Нетленной Твердыни, Хранитель Мира и Справедливости по ту и эту сторону Большой воды, засвидетельствованный и благословленный Великими и Мудрыми, помазанниками и посланниками рыцарей Круглого стола Кинипетской Империи, согласно договору и честному слову, данному в заверение оного, до и после смерти, и стало быть, навсегда и навеки Хранитель нашего Королевства» – или пока императору Кинипетской Империи не придет в голову выслать войско, чтобы прибрать этот клочок земли на крайнем западе континента к своим рукам.
Того, что касается императора, в надписи под картиной, конечно же, нет, однако всем известно, что наша монархия вот уже несколько десятилетий висит на волоске и куда менее нетленна, чем это хочет представить напыщенный титул наследного принца.
Несмотря на крупный нос королевского сына, картина кронпринцу льстит. Его рыжеватые волосы мягкими локонами спускаются на плечи, взгляд смел и бесстрашен, осанка гордая и прямая. Ну да, холст все стерпит.