Но обо всем по порядку. В середине XVIII века Ростов еще не был провинциальным городом, каким он станет после перевода архиерейской кафедры в Ярославль. Он оставался значительным русским духовным центром, поддерживающим через церковные власти частые контакты со столицами. Поэтому местные произведения искусства всегда тяготели к столичным новшествам. Здесь строили новые храмы, а старые поновляли и обновляли, для них писали новые иконы и фрески. В XVIII веке вследствие продолжения интеграции России в европейскую культуру и введения контроля за иконописью появился новый взгляд и на традиционную икону. В результате она приобрела черты, свойственные произведениям светского искусства, — исторической живописи. Это не обошло стороной и Ростов. Живопись нового времени, а не народные традиции, находилась у истоков ростовской финифти. Но все же народные традиции позже были привнесены в нее исполнителями — ростовскими мастерами. Сторонником обновления иконописного дела был Ростовский митрополит Арсений (Мацеевич), ныне канонизированный в чине священномучеников. Усматривая в старых иконах детали, служащие опорой для веры старообрядцев, митрополит пригласил в Ростов мастеров для исправления икон. Среди них были иконописцы из Троице-Сергиевой лавры, где в то время работали киевские эмальеры. Приезжие иконописцы завели в Ростове учеников и, как мы сегодня считаем, обучили местных жителей эмальерному делу. Наличие своих домовых эмальеров значительно удешевляло изготовление церковной утвари и облачений, для которых и выполнялись миниатюры на эмали.
Митрополита Арсения сменил архиепископ Афанасий (Вольховский), который прежде служил в Троице-Сергиевой лавре. При нем в лавре была создана иконописная мастерская. Хотя и в этом случае история не сохранила прямых свидетельств о поощрении владыкой эмальерного дела, но после него ризница ростовского Архиерейского дома обогатилась новыми эмалевыми миниатюрами — дробницами, пластинками, которые украшали либо митру, либо оклад Евангелия и т. д. Уже тогда миниатюры писали не только для внутренних нужд, но и для отправки в Ярославль. Большой вклад в популяризацию ростовской финифти внес последний Ростовский и первый Ярославский архиепископ Арсений (Верещагин), при котором архиерейская кафедра была перенесена в Ярославль. Судя по тому, как часто архиепископ Арсений благословлял эмалевыми иконами, он сам был поклонником произведений ростовских мастеров.
Восприимчивость к новому-делу, знание иконописи, терпение — видимо, все эти качества свойственны были местным жителям, которые за прошедшие годы сумели не утерять хрупкую и прозрачную нить эмальерного дела. (Хотя ситуация менялась неоднократно и элитарное мастерство могло так и не выйти из-за толщи двухметровых стен Архиерейского дома и не обосноваться в городе.)
Перевод архиерейской кафедры в Ярославль заставил наших мастеров активнее выходить на иногородний рынок. Первыми были освоены Троице-Сергиева и Киево-Печерская лавры, затем другие крупные монастыри России. Тогда несколько изменилось и содержание ростовской финифти: если прежде значительную долю в ней составляли миниатюры, предназначенные для украшения священнических одежд и церковной утвари, то теперь больше стало иконок отдельных святых, многочастных икон. Ростовская финифть нашла своего нового заказчика, менее требовательного к уровню письма, чем это было первоначально. Она стала дешевле, были упрощены роспись и сама технология, что сделало возможным приход в ростовскую финифть людей без специальной подготовки. Они осваивали определенные приемы работы — либо изготовление белых пластин, либо роспись, либо создание оправ. Если прежде в росписи преобладал пунктир, то есть ее выполняли точечными касаниями кисти, то теперь в миниатюрах больше стало работы мазком, требующей меньше времени и навыка. В Ростове возник эмальерный промысел. Самое большое число мастеров, работающих в промысле одновременно, было в середине XIX века — до 150 человек только тех, кто занимался росписью. Появилась «мелочь» — пластинки для образков величиной не более одного сантиметра. Их считали не десятками и даже не сотнями, а тысячами. Тогда и возникло понятие «ростовская финифть».
Яркая, блестящая, звучная роспись хорошо смотрелась и на нательном образке и на небольшой иконке в красном углу дома. Но торжество было недолгим — в России появились штамповальный станок и цветная литография. Их продукция не содержала ручного труда и была дешевле. Жестяная и печатная иконки начали вытеснять ростовскую финифть. К этому времени в городе осталось мало мастеров, способных на сложную индивидуальную роспись. Да и спроса на нее не было. Новые веяния в искусстве требовали использования красоты природных материалов. Больше ценился рисунок полудрагоценного камня, чем ручная роспись. Тогда мастера стали писать и портрет (под фотографию) и пейзаж (виды святых мест). Неизвестно, как бы это все развивалось, но грянула Октябрьская революция, и существование иконописного промысла вообще стало спорным.