— Он все равно убьет меня, – просипел вдруг жалобно Крежень. Голос его был плаксив.
— Мне тебя не жалко, – ответил Иван тихо, – не думай, что я сейчас расплачусь.
— Он убьет меня, а Лива убьет его, так свершится справедливость.
— Бредятина!
— Помяни мои слова, – мрачно проговорил Крежень уже без плаксивости.
— Помяну, – отрезал Иван и сильнее сдавил кисть Седого.
Зловещий голос все вещал и вещал – это был не просто гипноз, это было массированное, подавляющее зомбирование. Ивану начинала надоедать вся эта публика, это пешки, пусть они и станут свирепейшими воинамисамоубийцами, идущими на смерть во имя Черного Блага, пусть они унесут миллионы жизней, но дело не в них, все равно они пешки в чудовищной игре. А ему надо познать структуру, ему надо уцепиться за ниточки, на которых висят все эти марионетки… и тогда по невидимой паутине он вскарабкается наверх… бред какой‑то, он все время спускался вниз, лез в пропасть, а теперь – наверх?! Все перепуталось и перемешалось. Уже нет ни верха, ни низа! По всей видимости, он совершил страшную ошибку, покинув логово «серьезных»! Надо было копать там, туда должны были сходиться нити. Рубить их надо не здесь, где распустились они сотнями тысяч, а там, в средоточии их, в гнездовище паучьем! Да вот только там ли гнездовище и средоточие? Поди разберись. Да еще и Крежень явно водил их всех за нос.
— Помяну! – повторил Иван зло. – Только ты сдохнешь раньше, Седой. Ты не доживешь до часа Тьмы!
— Не понимаю, чего вы добиваетесь от меня, – процедил Крежень.
Они говорили еле слышно, хотя в том не было нужды.
Взвинченная толпа ревела на все голоса и требовала принесения жертвы. Трудно было поверить, что в каких‑то двухстах метрах над головами шли пешеходы и ехали лимузины, кто‑то целовался с кем‑то, а кто‑то еще только лишь ожидал на свидание возлюбленного или возлюбленную. А что если бы вся эта посвященная братия собралась бы там, на поверхности? Помешал бы ей кто‑нибудь? Нет! Не помешал бы! Иван заскрипел зубами. Конечно, собрались бы любопытные зеваки, поглазели бы, поглядели бы, повертели бы головами, поразевали бы рты, может, даже и повозмущались бы маленько… да и пошли бы себе мимо, своей дорогою бы пошли. Так к чему же вся эта таинственность, к чему подземелья и мрак, черные саваны и сутаны? А к тому, что и это часть страшного, зомбирующего воздействия, вот к чему! Они запросто могут никого не бояться на Земле и в Федерации – там наверху разложение, распад, вырождение–дегенерация еще похлеще, до них нет дела. Но они таятся!
Ибо смысл их жизни – в сокрытии явного, в опутывании, в погружении во мрак. Ибо смысл их жизни – в ношении покровов, застящих взор и скрывающих истинное.
— Маскарад! – прошипел Иван, озираясь.
— Нет, это не маскарад, – как‑то обреченно отозвался Крежень. – Чтоб вы с Гугом не сомневались, когда закончится месса, я покажу тебе еще кое‑что.
— Пойдем сейчас!
— Сейчас нельзя.
— Почему?
— Гляди!
Мрак развеяли свечи – шесть неожиданно вспыхнувших огромных черных свечей, испускающих не только колеблющийся свет, но и тошнотворный, одуряющий запах.
Все было! У Ивана даже заболела голова. Все было и на Хархане, точнее в Меж–Арха–анье, было в Пристанище! Это не просто обряды жертвоприношения, это кровавая круговая порука – они все в крови невинных! Они боятся друг друга, и потому они вынуждены этими жертвоприношениями доказывать свою лояльность, свою причастность к Черному Благу. Мерзавцы! Ублюдки!!