Иван Дмитриевич протянул депешу. Миша вскочил.
— Какие будут поручения?
— Сначала отправь, — отмахнулся начальник, иди, мол, и придвинул к себе новый лист с гербом в верхней части.
Когда Миша закрыл за собою дверь, Путилин сделал попытку скрыть раздражение и поднялся с кресла, оттолкнув его так, что оно едва не упало на пол. Дело, которое давно тревожило и не отпускало, никак не продвигалось, даже вопреки сложившемуся правилу не оставлять без присмотра ни единого злодейского происшествия в столице.
В дверь постучали. Сперва Путилин не ответил, но спустя минуту стук повторился, уже более настойчивый.
— Войдите, — повышая голос, чтобы услышали за дверью, произнес Иван Дмитриевич.
В кабинет, щелкая каблуками по дубовому паркету, вошел дежурный чиновнике военной выправкой, штабс-капитан Орлов, бывший командир роты в пехотном полку.
— Господин Путилин, — начал он с официального приветствия, — в дежурной комнате молодой человек хочет заявить о свершенном преступлении.
— Почему не вам, как дежурному чиновнику?
— Имеет желание заявить только начальнику.
Иван Дмитриевич тяжело вздохнул.
— Что за человек?
— У меня сложилось впечатление, что он не совсем в себе, на улице двадцатиградусный мороз, а он в легком пальто.
— Василий Михайлович, половина столицы одета не по погоде.
Дежурный чиновник на миг смутился.
— Что с ним еще не так?
— Болезненная бледность и какой-то безумный взгляд…
— Ладно, зови, — махнул рукой Путилин и пошел к своему горемычному креслу, едва не пострадавшему от начальственного невоздержанного поведения.
Через несколько минут, в течение которых он собирал бумаги на столе в одну стопку, распахнулась дверь. Дежурный чиновник вошел первым, обернулся к молодому человеку и произнес:
— Проходите, начальник сыскной полиции, господин Путилин, вас ждет.
Порог переступил высокий, болезненного вида человек, двадцати двух — двадцати трех лет. Сразу бросилось в глаза его узкое удлиненное лицо со впалыми щеками. Черные, едва пробивающиеся волосы ниточками висели на подбородке. Карие глаза с какой-то поволокой смотрели из-под длинных ресниц.
— Добрый день! — поздоровался начальник сыска после установившегося в кабинете неловкого молчания.
Дежурный чиновник вышел и тихо прикрыл за собою дверь.
— Что вас привело ко мне, молодой человек? — Путилин вновь нарушил молчание.
Посетитель в самом деле выглядел болезненно, в особенности его взгляд и изможденное лицо. Наконец он опустил правую руку в отвисший карман серого суконного пальто, сделал несколько шагов и остановился, только когда путь ему преградил стол.
— Арестуйте меня, — совсем тихо выдавил из себя молодой человек.
— Простите? — Иван Дмитриевич не совсем уловил слова и хотел убедиться в истинности произнесенного.
— Я — убийца.
— Садитесь, — указал рукою на стул Путилин и продолжил: — Как мне к вам обращаться?
— Важно не имя, а то, что я совершил злодеяние, которое жжет меня изнутри, — он указал рукой на грудь, — больно вот тут. — И добавил после того, как прикусил верхнюю губу: — Горит.
— И когда вы совершили убийство?
— Два дня тому. — Он хотел достать что-то из кармана, но попытки были тщетны. Наконец молодой человек взял себя в руки и с некоторым трудом все-таки извлек из кармана трехвершковое толстое металлическое кольцо. Положил на стол. — Вот этим я ударил Катю.
— Где и когда произошло столь печальное событие?
— Наверное, у Николаевского моста.
— Почему «наверное»?
— Простите, ради Бога, но я не помню.
— Скажите, как я могу верить вашим словам, если вы не помните, где совершили преступление?
Посетитель потер руками виски.
— Вы правы, это было… это было… Да, да, это было у Николаевского моста, — обрадовался назвавшийся убийцей.
— Что же все-таки стряслось?
— Разрешите присесть? Я очень устал.
— Будьте любезны.
Молодой человек опустился на стул, словно внезапно обессилел.
— Так о чем это я? — Он поднес руку колбу. — Ах да, меня зовут Василий Осипов, с детства Васенькой кличут. Особенно маменька, она у меня… Ой, извините, не подскажете, о чем это я? Ах да, Николаевский мост, мост Николаевский. — Он закатил глаза, и Путилин подумал, что сейчас посетитель лишится чувств, но молодой человек снова потер виски пальцами и продолжил: — Два дня тому у Николаевского моста я убил Катю. Вы простите меня за сумбурные слова, но я себя плохо чувствую, знобит что-то, и голова словно под наковальню попала.