Во время монолога морда кота трижды обретала внешность упомянутых персонажей, знакомых мне по интернет-контенту. Закончив, гигант встал с дивана, прогнул спину, побоксировал лапами, похрустел шеей и в прыжке перелетел к столу, на котором ничего, кроме скатерти, не было. Вразвалку вернулся, уселся, пробурчал в усы «что задом, пожрать нечего», затем выкрикнул:
— Вызывается свидетель Митя! — и ударил невесть откуда взявшимся судейским молотком по дивану, поглотившему звук. — > сынка, стало быть, морковка — идеальная семья, где идеал идеалов красавица жена. Все ради нее, любимой, маленькой, беззащитной. Я, решает муж, окружу ее заботой, никому не позволю не то что обижать — косо на нее смотреть, но главное — до отвала обеспечу материально. И полез наш груздь в кузов — халтуры, заказы, заказы, халтуры, а где же мечта стать настоящим фотографом? Там же, где и мечта стать незаменимым мужем жене и отцом ребенку.
— Попал, значит, Митя в клещи?
— В сказку он попал! Застрял, витязь, на перепутье, словно перед камнем с надписью: налево пойдешь — посвятишь себя самореализации, и прощай семья, направо пойдешь — ждут тебя семейные узы, и прощай неповторимое взлелеянное «я», прямо пойдешь — скорее всего ничего не найдешь, а свалишься, богатырь, в яму несбычи мечт. В де, пам-парам, пре, пам-парам, ссу, пам-парам, ху!
Бегемот повалился на диван, задрыгал лапами и захрюкал так потешно, что я тоже невольно засмеялся и проснулся.
2 августа, под утро
Вернее, думал, что проснулся. С экрана на меня пялились, улыбаясь, Ленин, Леннон и Ганди.
— Друзья мои, как же я вам рад! Каким ветром вас сюда занесло?
— Вы ведь помните, достопочтенный друг, — начал Ганди, — что время, как и Нил, течет в наших глубинах не по-земному. Каждый призрак ощущает продолжительность своего существования без начала и конца. Мы живем в длящемся мгновении, а когда люди нас забывают, незаметно покидаем реальность их сознания. Надо ли говорить, сколь ценна при таком однообразии возможность общения с аватаром?
— Да кто б возражал! Так здесь-то вы как оказались?
— Очень пг’осто, — подключился Ленин. — Мы можем взаимодействовать с субъектом чег’ез сны. Забыли? Сон — ког’идог’, по котог’ому фантомы выходят на пг’ямой контакт с субъектом, котог’ый о них помнит или им поклоняется.
— Короче, ты нас помнишь, мы тебя тоже, и наше тебе с кисточкой, — завершил преамбулу Леннон.
— Честно сказать, друзья, вы вовремя, потому что я в смятении.
— Да, чувак, мы в курсе, Бегемот наезжает.
— Собственно, он не на меня наезжает, на моих близких. Сбивает их с толку и заставляет плясать под свою дудку.
— Что же вы, батенька, не бог’етесь? Не пг’отивостоите?
— Не противостою, потому что он буквально парализует мою волю.
— Все оттого происходит, достопочтенный друг, что вы тоже видите в своих подопечных — они ведь ваши подопечные, не так ли? — в основном плохое. Это объяснимо, поскольку отрицательные свойства у человека выпячиваются, тогда как положительные лишь приоткрываются, однако для вас никоим образом не извинительно.
Укор обидный. Не обращая внимания на мое огорчение, Ганди строго отчитал:
— От аватара в кошачьей шкуре, по-видимому, ускользнуло знание, присущее верховному богу Ра.
— Какое знание?
— Вспомните, — уже задушевно продолжил Ганди, — что, тысячелетия живя в человеческом сознании, вы наблюдали, как люди набивают себе мозоли на каменистой дороге, ведущей к свободе всех свобод — социальному равенству. В прошлом веке оно наконец наступило. По крайней мере в цивилизованных странах. И что же?