23 ноября
В Европы не поехали, осенью на дачу тоже, и я год довольствовался косвенными данными о том, как младшее поколение родителей наращивает совместное поступательное движение, держа все скопом старшее поколение на удаленном доступе. Леля с Митей не жалели сил на развитие ребенка, водя его в места разнообразных общественных увеселений, в том числе хоровую студию, занимая развивающими играми, в том числе на современных электронных носителях, не пренебрегая и бумажными книгами. Правда, баба Шура изумлялась, что среди литературных героев преобладают какие-то современные иностранцы, Петсон с Финдусом, настоятельно рекомендовала по телефону невестке обратиться к великому русскому писателю Пушкину и была уличена во время одного из редких свиданий в попытке прочесть внучке «Сказку о мертвой царевне», но получила отпор, а затем объяснение, что ребенку трудно разобрать устаревшую лексику. Прямо вижу поэтессу Ахматову, нависшую над не признающей нафталинных авторитетов Лелей: «А ты на что? Ты и объясни устаревшую лексику». Пересказывая хозяину подробности посещения, хозяйка гневно заключила: «Представляешь, эти остолопы собираются вырастить ребенка без Пушкина, а эта дура, по-моему, сама не понимает половину слов».
Внучка же, как царевна из означенной сказки, между тем росла, росла. К четырем годам она научилась какать в горшок, вот, ликовал Митя, всему свое время, освоила айпад и смотрела по нему мультики, видела почти все любимые мамины фильмы, ела через пень колоду, засыпала и вставала поздно, выдавала кучу ненужной, по мнению бабушки, информации и больше всех на свете любила мамочку. В мое отсутствие, разумеется.
Объединяла поколения общая печаль — ребенок часто болел. Старшие в лице Шуры выражали озабоченность ежедневными шестикратными телефонными звонками, Леля наваливалась на беду с удесятеренной энергией, привлекая, по выражению той же Шуры, медицину катастроф из врачей различных специальностей, в том числе гомеопатов. Митя бесконечное количество раз отправлялся в аптеку за бесконечным количеством лекарств. Врачи попадались в основном плохие, лекарства в основном не помогали, но ребенок каким-то чудом выживал и даже выздоравливал.
Скучаю.
24 ноября
Прошлогодний майский приезд на дачу был простым визитом вежливости, никак не связанным ни с идеей укрепления ребенкиного иммунитета, ни с идеей примирения враждующих коалиций. Однако внутри молодежной коалиции проявился давно, по-видимому, назревший конфликт. Во время дневного полулежания в спальне, когда Соня была отдана на откуп старикам, Леля, немного нервно теребя мою шерсть, решила вновь поднять, если не закрыть, вопрос своего выхода на работу:
— Все, Мить, не спорь. Соня осенью в детский сад, а я на работу.
— Опять? На какую работу, Лель? Журнала нашего давно не существует, а остальные места, куда ты хочешь пойти, извини, убогие.
— Ты специально так говоришь. Просто не хочешь меня отпускать. Ты вообще меня никуда не отпускаешь.
— Пожалуйста, иди куда хочешь. С кем? С друзьями-одноклассниками? Куда? В клубы? А Соня с кем останется? Старикам ты ее не доверяешь.
— Сказала же, она в детский сад, я на работу!
— Хорошо, зайка, не кипятись. Осенью посмотрим.
Наши с Соней игры принципиальных изменений не претерпели: прятки, догонялки, из засады нападалки. В разговорах она мало делилась скудными жизненными впечатлениями, в основном придумывала волшебные истории, в которых представлялась могущественной волшебницей, обладающей абсолютной властью. На этот раз я был доблестным рыцарем, превращенным злой колдуньей в кота. Признаком заколдованности выступила голубенькая ленточка на моей шее, имеющая реальное отношение к оберточной бумаге от подарка, теперь уже не вспомнить какого.
— Подите плочь, олки и мигуны, получай, подлый Калабас-Балабас, — курлыкал журавликом котенок, размахивая специально привезенной игрушечной саблей перед переплетенными в клубок разномастными сказочными персонажами, — сейчас я ласколдую моего ддуга-лыцапя.
Лапка котенка потянулась к голубенькой ленточке, ленточка затянулась в узел — небо показалось с овчинку. Задыхаясь, я крутанул башкой и, пытаясь вырваться из смертельных объятий, изо всех оставшихся сил прогреб когтями по удавке. Удавка лопнула, и вместе со звуком рвущейся ленты мансарду заполнил носорожий рев котенка — ыыыааа! Что туг началось! Ног по лестнице затопало столько, что, казалось, она сейчас прогнется и рухнет. «Соня? Кто? Куда? Глаз цел? Где этот паразит? Убью гада…» Паразит забился в угол, схоронился за Жориными удочками, мимикрировал. Не тут-то было.