— Вот он. Хватайте за шкирку, Александра Владимировна!
— Держу, держу!
— Давайте мне, несите ремень. Надо отстегать его хорошенько. Чтоб на всю жизнь запомнил.
— Сейчас.
Все, конец.
Не тут-то было. Топ, топ, топ, хлюп, хлюп.
— Мама, баба, не надо бить Балсика, он не виноват, мы иглали.
— Не виноват? Чуть глаз тебе не выцарапал, — Леля.
— Животных надо воспитывать, чтобы знали свое место, — Шура.
— Он не зывотное, он мой длуг. Не надо его бииить, ыыыааа!
— Ладно, ладно, Сонечка, успокойся, не будем, — похоже, дуэт, не разобрал с закрытыми от страха глазами.
Да, судя по выдранному клоку волос, отметина на мордочке котенка могла бы остаться изрядная, обошлось небольшой, смазанной зеленкой бороздкой у виска. «Длуг в беде не блосит, лиснего не сплосит, вот сто значит настояссий, велный длуг», — выводил журавлик вечером перед собравшимися в зале родственниками звонким, поставленным в хоровой студии голоском. Родственники кивали и прихлопывали в ладоши, а я жмурился на диване, представляя Лелю с огромной волосатой бородавкой на кончике носа.
25 ноября
Прошлой осенью Шура объявила, что родители подросшего друга зверей решили социализировать Маугли и определить в детский сад. Тот же источник информации докладывал, что мой любимый дикарь в человеческой стае приживается тяжело, непривычную еду не ест, днем не спит, дерется практически со всеми детьми, а в перерывах болеет. Леля, не имея в данной ситуации возможности реализоваться на работе, выполняла основную материнскую функцию защиты детеныша естественным для всех живых существ способом — нападением. Преобразившись из субтильной смугленькой кошечки в бронзовую, отливающую розовым, экзотическую кошку с затаившейся в темных глазах местью, она зимой, на дне рождения свекра, рассказывала про воспитательницу, не способную понять нестандартного ребенка и настроить остальных детей на дружелюбный лад, про сам их детей, безусловно, со странностями в поведении и развитии, про абсолютно несъедобную пищу и несоблюдение в помещении группы температурного режима. Весной произошла обратная метаморфоза — заехав с Митей поздравить Шуру с Восьмым марта, субтильная смугленькая кошечка, влюбленно щурясь на вынужденных сородичей, промурлыкала: «Митя принял решение не водить Соню в детский сад. Подождать еще полгодика. До осени».
Нынешние майские праздники прошли для одних на даче, для других в Москве, а к сентябрю толи Соне стало скучновато с одной мамой, то ли воспитательница в новой логопедической группе оправдала ожидания, то ли дети попались с не столь выраженными отклонениями, только вторая попытка социализации оказалась удачней. Та же удача сгладила противоречия между невесткой и свекровью, потому что внучка почти совсем перестала нуждаться в бабушке, а бабушка почти окончательно с этим смирилась. Время взяло свое, поставив участников семейной саги перед неизбежным «и все».
Интерпретаторы бессмертной «Курочки Рябы» предлагают на сей счет свою версию. Золотое яичко — символ ребенка. Безуспешная попытка яичко разбить — символ воспитания, которое для деда с бабой оказалось делом абсолютно безнадежным по причине недоступности объекта. А мышка — символ снохи-невестки, с точки зрения стариков, строптивой, безалаберной, нерадивой. Она, соперница коварная, посягательница на драгоценного ребеночка, забирает ею себе и делает с ним что хочет, чем доводит замечательных, покинутых, лишенных возможности приносить пользу деда с бабой до слез. Только и остается им что невзрачная обыденность, тоска, одним словом.
На моем месте принц датский Гамлет сказал бы «порвалась связь времен». На своем месте кот ученый Барсик, кроме емкого «вот дерьмо», добавил бы: «О смертоносные стрелы любви! О внутренняя свобода и внешнее бесправие маленьких детей и кастрированных зверей!» Слезы, как в песне незабвенного Высоцкого, душат и капают, не подойду больше к компьютеру, не дождешься, пустышка бездуховная.
6 января, вечер
События, о которых я собираюсь рассказать, произошли за очень короткое время, перешедшее в вечность.
Суматоха, пятьдесят шестой день рождения хозяина. Покуда Жора к приезду молодых двигает в гостиной стол и стулья, а Шура колдует на кухне над чем-то сверхъестественным, я, не давая желудочному соку подступить к горлу, иду в спальню и запрыгиваю на подоконник. Окна четвертого этажа нашей квартиры выходят во двор, а там диво дивное. Безветренно, на деревьях под уличным фонарем искрится лунный снег — вдруг какая-нибудь ветка вздрогнет, словно от тревожного сна, и посыпались, полетели пушистые золотинки, оставляя ветку замерзать. Я в тепле сочувствую и неподвижной голой ветке, и спешащим прохожим с втянутыми в плечи головами, и невидимым продрогшим бездомным котам — дорогую цену вы платите за свободу, братья мои.