— Брось трепаться.
Никита бросил и подцепил на вилку кусок ростбифа.
Анька выдержала паузу и, приняв его молчание за признание поражения, возобновила атаку:
— Если ты здесь по своим репортерским штучкам, то не вздумай полоскать имя Лагоева и встать у меня на пути к счастью! На этот раз тебе так просто это не сойдет.
— Какому счастью? — недоуменно спросил Никита.
— К браку с Лагоевым.
— И это ты называешь счастьем? — ошеломленно пролепетал он.
— А что ты называешь счастьем? — ехидно спросила Анька. — Жить на иждивении у Светки?
Никита чуть не поперхнулся.
— До сих пор не могу понять, что она в тебе нашла, — сказала Анька, продолжив измываться над Никитой.
«А в самом деле, что Светка нашла во мне?» — подумал он.
— В любви нет логики, — парировал Никита. — А где она есть, там нет любви. Из чего следует…
— Ничего не следует, — оборвала его Анька. — И не лезь в мои дела.
— И не думал, — возмутился Никита.
— Кстати, почему ты один? Без Светки.
Никита отвел глаза.
— Да так…
— Понятно. Ничего. Милые бранятся, только тешатся.
— Знаешь по опыту? — в свою очередь съязвил Никита.
Анька пропустила колкость мимо ушей и посмотрела на бутылку «Столичной».
— Только не напивайся. С горя. Хотя для тебя бутылка водки, что слону дробинка.
Никита решил перехватить инициативу.
— Светка нашла во мне то, чего нет в Лагоеве: молодость, красоту и здоровье.
— Да… Самомнения тебе всегда было не занимать.
«Вот уж неправда», — подумал Никита.
— Особенно насчет красоты.
«А что? Я не так уж и плох», — подумал Никита, но спорить не стал.
— Ты посмотри, Аня, — он кивнул в сторону Лагоева, не сводившего с них настороженного взгляда, — он тебе в отцы годится. Если не в деды.
— Лучше бы в деды, — вздохнула Анька.
— Неужели ты не могла найти себе молодого хорошего парня?
— Могла. Только все они нищие. Как ты. А Лагоев мне устроит красивую жизнь. Если только из-за таких прохвостов, как ты, его за задницу не схватят.
— Аня, подумай о нем не сквозь призму своего жизненного устройства, а спокойно и непредвзято.
— Ну и что?
— Да он же травит людей!
— Не говори глупости.
— Скупает просроченную продукцию, перефасовывает ее и продает под девизом «Эта свежесть просится к вам на стол». Ничего себе свежесть. Недельной, а то и месячной затхлости. И люди по незнанию скупают просроченный продукт, который не стоит и сотой доли своей цены, и кладут его на стол.
— Никто еще от этого не умирал.
— А ты сходи на кладбище.
— Не будь идиотом. Их убило другое.
— Что именно?
— Жизнь.
Никита был поражен глубокомыслием Аньки и не знал, что ответить. Зато она знала, что сказать.
— В общем так: ужинай спокойно, но не вздумай потом делиться в прессе своими язвительными замечаниями о здешней кухне. Впрочем, можешь. Но при одном условии: если это будут хвалебные отзывы.
— С какой стати я буду писать хвалебные отзывы об этом пищеблоке?
— Потому что это ресторан Лагоева.
Никита чуть не поперхнулся. Знай он об этом раньше, ни за что бы не пришел сюда. Отдавать свои кровные этому ворюге!
Анька ушла с претензией на величие царствующей особы этого пищеблока. Единственно ее сан подвели излишне виляющие бедра.
Она села, и настороженно-злобное выражение лица у Лагоева сменилось на елейно-сладкое. Его можно было понять. Анька была молода и красива, ее замечательные формы подчеркивало вечернее платье в обтяжку, а глубокий вырез на груди заставлял судорожно биться сердце старого ловеласа.
Официант принес бутылку шампанского брют.
— Я этого не просил, — сказал Никита.
— Это вам от Артура Рафаиловича, — сказал официант. — Вам открыть?
— Валяйте. Надеюсь, там яда нет.
Официант недоуменно посмотрел на него.
— Шутка, — сказал Никита.
— А… Понимаю, — сказал официант и натянуто улыбнулся.
Никита поднял бокал и повернулся к Лагоеву. Тот держал в руке аналогичный бокал с таким же напитком. Оба натянуто улыбнулись и приветствовали друг друга приподнятыми бокалами.
Шампанское в бокалах они выпили до дна, не сводя друге друга глаз. Судя по выражению лица у Аньки, она не поверила в этот знак примирения.
Никита с остервенением принялся за ростбиф. Он был замечательно вкусным, и Никита сосредоточился на еде, регулярно сдабривая ее, как конвейер, рюмками водки.
Вскоре ему стало душно. Он решил выйти на улицу продышаться и заодно заглянуть в туалет.