— Не тронь меня! Ноли мэ тангэрэ! Возьми лучше с собою!
Не сразу понял Ванька, что это не призрак какой, выпушенный из бутылки доктором-колдуном, а слуга Тишка, тот самый беглый семинарист, о котором Камчатка рассказывал. Выяснилось, что он проснулся, услышав чужих под окном, понял, что лезут разбойники, спросонья перепугался и как был, в одной рубашке, спрятался от них в шкаф. А теперь просит взять его с собой, потому что проклятый немец ему жизни не даст — по судам за свое добро затаскает.
— Ишь ты, — почесал Ванька голову. И придумал: — Давай бери в охапку платья, сколько унести сможешь, а там — как старшой скажет.
— Я лучше сначала у немца полезнейшую вещь заберу. Волшебную мазь для заживления ран.
— Где мазь чудодейственная? Здесь ли? — подозрительно спросил Ванька. А вдруг удерет слуга, чтобы поднять тревогу?
— В кладовке докторской. Тут рядом.
— Пошли вместе.
Скрипел ключ в замке, пела дверь на все жилье, в чулане пришлось высекать огонь и зажигать огарок — и показалось Ваньке, что прошло несколько часов, прежде чем они с большим красивым флаконом вернулись в докторскую спальню. Тут он бросился первым делом к окну и предупредил Камчатку, что слуга Тишка попросился с ними и сейчас выпрыгнет в окно. Потом буквально выпихнул с подоконника Тишку, державшего флакон в руках, вернулся к шкафу и взял в охапку, сколько влезло, докторского платья. Крался уже к окну, когда храп снова прервался, и давешний хриплый голос произнес:
— Ты, Тишка, шуршишь, яко мышь. Опять по пожиткам моим шаришь?
— Меня госпожа докторша за шлафроком послала. Боится, как бы не простудилась, — ляпнул Ванька первое, что пришло в голову, и, прижимая к себе охапку одежды, сиганул с подоконника.
Камчатка подхватил его с земли, спрашивая, не повредил ли он ногу. Ванька прислушался: за распахнутым окном теперь тихо. Воры похватали добычу и побежали. У Яузы их встретил Гнус и похвастался, что, пока они возились с Евлихом, он продырявил днища у всех лодок, на берег вытащенных, кроме ихней. Теперь погони можно было не опасаться.
Высадились на загодя выбранном Камчаткой пустыре, невдалеке от Стехиной малины, спрятали, как могли, лодчонку. Главарь распорядился прежде всего надеть на себя каждому, сколько налезет платья. Хуже всех пришлось низкорослому Ваньке: что ни накинет, полы по земле волочатся. Тогда Камчатка присвистнул и велел ему поднять кверху и вытянуть руки. Так на парня надели три, не то четыре одежки — рясы монашеские, что ли? Нет, внизу широко… Размышлять было некогда, разобрали по рукам добычу, узел взвалили на плечи долговязому Тишке и побежали, подгоняемые пением первых, ночных еще петухов.
Стешка не спала, ждала их с огнем и на условный стук сразу отворила дверь. В горнице старуха поставила подсвечник с огарком на стол и всплеснула руками:
— Узнаю Петьку-молодца! Царский дворец ограбил и из дворца девку к себе сманил!
Камчатка, в смешном кургузом кафтане, разинул рот, уронил ларец и потешно изогнувшись, отпрыгнул от него в сторону. Ванька захохотал, показывая на Камчатку пальцем. Довольный, что сегодняшние приключения уже позади, он смеялся до колик в животе. Разогнувшись, обнаружил, что товарищи за компанию с бабкой тоже хохочут, но пальцами тычут в него самого. Смутно уже догадываясь, он отставил руку в сторону и увидел рукав лилового бархата с пузырем сверху и крахмальными кружевами вокруг запястья. Значит, тогда на пустыре он позволил Камчатке напялить на себя платья докторши… Ванька ощутил, как вытягивается у него лицо, а рука тянется за пазуху за «фомкой».
— Хи-хи-хи, — промолвил он, переводя взгляд с Камчатки на Тишку.
Камчатка помрачнел липом и как ни в чем не бывало шагнул к пареньку.
— Руки-то подними! — И, стягивая с него душистые тряпки, добавил серьезно: — Спасибо, что донес. Иначе мы бы фижмы поломали — и грош цена тогда эфтим робронам.
— Вы чего не поделили, ребята? — спросил Гнус, задержавшийся во дворе, чтобы отлить. Простецкая, оспой изрытая его рожа осталась невозмутимой, когда, так и не застегнув пуговицу на штанах, он поднял локти, позволив рухляди упасть на пол, а на ладони его, непонятно откуда взявшись, блеснул нож.
Ванька перевел глаза на Тишку: тот смотрел на них, дрожа от страха. За его спиной бабка Стсшка выпучила глаза и зажала рот обеими руками.
— Положь узел на стол, — гаркнул Ванька на беглого слугу. И молвил примирительно: — Да ладно, дядя Петр. Давай лучше добычу дуванить.
Следующий день они провели в приятном отдохновении, отъедаясь и утоляя жажду, а от семинарских баек Тишки Ванька так даже отупел. Переслушал, наверное, про приключения в малопонятном жизненном устройстве семинарии и объелся новыми словами. Под вечер Гнус, протрезвленный ведром холодной воды, был отправлен Камчаткой к Анненгофскому дворцу. Вернулся он еще засветло и рассказал, что вокруг дворца бродят с ружьями, в дула которых вставлены багинеты, солдаты-сторожа, а штыки эти у них наточены.