— Запрягайте, ребята, пока вдвоем, а то мне надо с нашим скоморохом словцом перемолвиться.
Отвел Плачинду к воротам, спросил шепотом:
— Слушай, ты ведь в представлениях, в играх всяких смекаешь. Правда, что у скоморохов в играх ихних мужики женок представляют?
— Так и заведено, атаман, только не мужики, а подростки. Я мальцом батьке помогал в сарафане, было дело… Вот где похабщины на всю жизнь свою наслушался, не все в те поры и разумел…
— А кто из наших сумел бы барыню — одетый, как барыня, понятно, честь но чести?.. Тишка, как смекаешь, сумел бы барыню изобразить?
— Да не… Одно дело — пискнуть разок, а сыграть у него не выйдет… Может, ты бы сумел, если б поучиться, и если бы добрый парик…
— Про меня забудь, — скрипнул зубами Ванька. — Тебе что, ребята рассказали, как меня Камчатка заставил роброны на себе выносить?
— Как знаешь, — удивился Плачинда. — Было бы чего топорщиться… Нужна тебе барыня? Так я тебе молодку сосватаю, что представит хотя барыню, хоть ведьму… Подарить ее только.
— Где живет, далеко?
— Мы ж теперь, смекаю, на колесах? Живет на фабрике Милютина — мигом домчим. Зовут Фроськой. Ткачихой она там.
— Ладно, пошли ребятам подмогнем. А потом мы с тобой — на козлы, дорогу покажешь. Эй, фонарь прихватите!
Как выезжать стали со двора, застучали копыта и колеса, а в верхнем жилье, звякнув, распахнулось окно и заспанный сердитый голос осведомился:
— Семенов, скотина! Что за бардак у тебя?
— Ты, что ли, морда, — генерал Шубин?
— Чего?!
— А я Ванька-вор, поехал на твоих жеребцах и в твоем «берлине» прокатиться.
Воры грохнули хохотом. Добрые кони постарались, и компания с уханьем и гиканьем понеслась сонной улицей. Пропетляв по переулкам Замоскворечья, «берлин» подкатил к мрачной по ночи громаде милютинской фабрики.
— Бабья казарма у них во втором жилье, — пояснил Плачинда. Не слезая с козел, оглушительно свистнул и завопил: — Фроська, проснись, курва!
Вверху распахнулось окошко, и звонкий голос отозвался:
— Чего тебе?
— А то не ведаешь, чего?
— Плачинда, что ль? Ай припекло среди ночи? Рассказать тебе, в какой аптеке снотворное средство о сию пору продают?
— Спускайся, Фрося, дело есть, — вмешался в переговоры Ванька, которому неизвестно почему не понравилось бабы с Плачиндой балагурство. — Кабы не сука наша нужда, то мы бы истинно твою милость не потрудили.
— Так заперто же внизу, — протянула баба новым, зазывным медовым голосом. — А сторож пьяный спит.
— Замок выбьем — долго ли?
— Постой, Плачинда. Аты, Фрося, погодь спускаться лестницей.
Ребята из кареты подали Ваньке фонарь. Он осмотрелся, сделал на карете круг по площади и поставил ее заподлицо со стеной фабрики. С козел перелез на округлую крышу кареты, встал попрочнее и подхватил из окна Фроську, оказавшуюся в одной рубахе и поневе. Только успел подумать, что молодка знатно тяжела, как крыша «берлина» затрещала и проломилась, а Ванька в обнимку с Фроськой свалились на колени к Гнусу и Тишке. Молодка завизжала и принялась лупить Тишку по рукам, тот ойкнул отболи, обиделся и поторопился перейти к Плачинде на козлы.
Ванька с сожалением оторвал руку от мягкого Фроськиного бока, открыл переднее окошко и передал Тишке фонарь.
— Трогай и дуй назад, на Чистые пруды.
Обдирая лак о кирпичи стены, карета вывернула на площадь, а Ванька вернул руку на сладкое местоположение и попал ею повыше, за что мгновенно заработал ласковую оплеуху. Они возились в темноте, а Гнус сидел тихо, как мышка, а может статься, что и вправду задремал на мягком сиденье. В приятном сем противоборстве Ваньке не удалось совершить ничего достойного похвальбы, и он был даже обрадован, когда пахнуло тиной с Чистых прудов и пора было возвращаться к делу.
Встав на подножку, он внимательно всмотрелся в проплывающие на противоположной стороне улицы купеческие дома. Вот этот годится…
— Тпру! — И карета повторяет тот же маневр, что у милютинской фабрики, а Ванька забирается на чердак. Если в этом доме сегодня не мыли платья, ребята посмеются. Не страшно, пусть — он найдет другой. Чердачное окошко распахнуто, и оттуда несет слабым духом щелока и мыла. Ванька громким шепотом вызывает к себе в подкрепление Тишку с фонарем. Вдвоем они мечутся по чердаку, срывая с веревок женское платье. Нашелся и чепец. Сбрасывают добычу на крышу «берлина», а догадливая Фроська затаскивает ее внутрь через пролом в крыше.
В доме зажигают свет, однако все уж расселись. Не доезжая версты до Чернышева моста, Ванька останавливает карету, просит Гнуса выйти и начинает — в промежутке между звонкими поцелуями — объяснять Фроське ее задачу. Объяснив, отклеивается от нее, выпрыгивает на мостовую и поясняет свою задумку уже парням. Не успели рассесться по местам, как далекие куранты на Спасской ударили четыре раза, и почти сразу же со всех сторон загремели и запели колокола, приглашая на заутреню. Не опоздать бы на свою!