Тишка, довольный приключением, пытался о нем подробно рассказать. Ванька его не слушал, отмахивался, как и от сбереженных трех гривенников. Он снял шляпу, причесался, надел ее теперь набекрень и, воображая себя внутри нахальным московским купчиком, отправился к армянскому амбару.
Возле амбара, как и ожидалось, маячил солдат с примкнутым штыком, собирались потихоньку зеваки, а на пустырьке у окна спорили, друг друга хлопая по плечам, чернобородый армянин в синем кафтане и капрал в таком же, как у солдата, неизвестном Ваньке мышиного цвета мундире.
— Мне бы хозяина, — робко подал голос Ванька.
— Проходи, — рыкнул солдат и опустил руку, перекрестив ружьем открытую дверь лавки.
Ванька испуганно попятился.
— Чего тебе? — повернулся к нему армянин. — Говорыш, видел вора?
— Какого еще вора? — вылупил зенки Ванька. — Я, господин иноземец, торгую различным мелочным товаром, с лотка продаю, ноги бью, а у тебя тут пустырь гуляет. Дозволь, хозяин, возле тебя шалаш поставить, а я сколько надо, заплачу, не поскуплюсь — даже и гривенник за неделю.
— Говорыш, гривенник за неделю? — горестно изумился краснощекий и чернявый купец. — Тут беда такой — кассу вынесли, а он гривенник за неделя. Пять медных алтынов за дэнь!
— Эк запустил, хозяин… Медный пятак за день!
— Гривенник за дэнь! Последний цена!
Ванька сбил шляпу себе на нос, почесал в затылке и подивился: армянин, выторговывая копейки, топтался, песок приминая аккурат над многими своими рублями — сотнями, а то и тысячами целковых.
— Эх, где наша не пропадала! По рукам!
— По рукам! — И, спрятав в карман двугривенный, плату за сегодня и за день вперед, купец повернулся к капралу. — Замок запэрты, ключи у меня и у Ашота…
Ванька деловито обмерил шагами пустырь, пошептал себе под нос, сдвинул шляпу снова набекрень и отправился на пристань. Купил толково выбранный Гнусом материал и отправил его ставить шалаш. Сам метнулся в галантерейный рад купить мелочный товар для розничной продажи, а заодно и коробью[8] на ремне, в чем носить.
Вернулся к армянской лавке настоящим коробейником, а там шалаш был уже почти готов. Ванька помог натянуть навес, украсил его разноцветными ленточками и тесьмой, а товар разложил на коробье и прямо на песке. Потом хлопнул себя ладонью полбу и, не обращая внимания на рык караульного, поднырнул под его ружьем в лайку. Там армяне, причитая, потчевали капрала густой сладкой водкой, а младший говорил ему:
— Всэ знают, гдэ воровской народ ночует, обойти бы балаганы, малины в Нижнем, а мы поблагодарим…
Капрал вытаращился на Ваньку налитыми кровью глазами, а тот как ни в чем ни бывало попросил табуретку, чтобы сподручнее торговать. Ему налили крохотную рюмочку и заняли чурбан, на котором армяне кололи дрова. Ванька поставил чурбан на то самое место, где зарыл мешок с деньгами, уселся и завел:
Почти сразу же оттеснив Гнуса и Сверчка, которые, прыская в кулак, изображали покупателей, к палатке ринулись девицы и их тороватые ухажеры. Ванька все спускал им за бесценок, пощипывал девиц, где рука доставала, получал сдачи пинками, а сам знай заливался соловьем:
Так проторговал Ванька до сумерек, пока не опустела коробья. Толпа разошлась, а незадачливый продавец остался сидеть на чурбане. Отгибая пальцы, принялся он с жалостными вздохами подсчитывать выручку. Выходило и впрямь невесело: за съем торгового места заплачено двугривенный, за товар — рубль с полтиной. за шалаш — тридцать пять копеек, а наторговал Ванька полтину с небольшим.