Упрямицу на рогожке относят в бабскую камеру, Ванька вызывает оттуда к себе на допрос знакомую старуху и велит ей передать Аришке, что как только она согласится выйти за него, Ваньку Каина, замуж, в тот же день выйдет на волю. Через полчаса старуху приводят назад, и она, разводя руками, сообщает, что девка отказывается наотрез: передай, мол, чтобы на то вовсе надежды не имел. Ванька скрипит зубами и, подумав, спрашивает:
— Скажи-ка, бабка Спица, а тебе под пыткою довелось ли побывать? К огню тебя приводили ли?
— Ох, была, была, соколик, ох, приводили меня…
— Так вот и расскажи дурехе, чем пытка пахнет, а потом остереги, что дело у нее тяжкое, государственное, и его теперь секретарям не на чем разобрать, кроме одной пытки. И если за меня не согласится, то я ее далее отстаивать не буду, и станут ее, упрямую, пытать, пока не искалечат. А согласится — я тебя за сватовство награжу.
Теперь уже разборчивая сержантская дочь не упрямится больше. Ванька ручается за свою невесту перед начальством и просит ее не пытать, а выпустить на волю, наказав только кнутом:
— …Сие ей Бесконечно на пользу пойдет, ибо сколоченная посуда два века живет.
Его просьбу исполняют. Невесте на глазах наконец-то осчастливленного жениха палач отвешивает десять ударов кнутом, потом бедную Аришку выдают на поруки Ваньке, о чем он пишет расписку. Жених отводит плачущую невесту к знакомой просвирне, чтобы та вылечила порванную кнутом спину, а по излечении объявляет день свадьбы.
Впрочем, Ванька Каин не был бы Ванькой Каином, если бы не только кнутобойное сватовство его, но и свадьба не прогремела бы на всю Москву.
Ожидания не менее чем половины мещанской Москвы, набившейся в Крестовоздвиженскую церковь и столпившейся в околотке, не были обмануты. Приключения начались еще до венчания.
Поп, вызванный в церковь и еле пробившийся через толпу, потребовал у жениха венчальную память, удостоверяющую его православие (а Ванька сызмальства не говел и не исповедовался) и благонравие. Посмотрев же бумагу, поп раскричался, объявляя ее фальшивою — и справедливо, потому что Каин сам ее написал и подписал.
Поп попробовал выгнать из церкви врачующихся — да где ему! Он и ушел тогда сам, а Ваньке с собственной свадьбы вслед за несговорчивым батюшкой ретироваться обидно, да и стыдно стало — вон ведь сколько народу собралось! Послал он свою верную команду, солдат-удальцов, сыскать на улицах хоть какого-нибудь попа, а всего лучше в хорошем подпитии.
Ушли солдаты. Ванька обратился было к невесте, смотрит — она от позора ни жива ни мертва; поднял глаза на будущего тестя, а тот грозит ему волосатым кулаком. Тогда подозвал жених к себе Тишку:
— Эх ты, свинарист! Коли закончил бы тогда курс, выручил бы сейчас приятеля. Признайся наконец, отчего из семинарии сбежал?
— Сколько раз тебе объяснять — чтобы не утопнуть в бездне премудрости! Зато сейчас свободой наслаждаюсь, а ты, атаман, вот-вот ее лишишься.
Ванька от багроволицего философа отмахнулся и обратился мыслью к сноси команде: повезет ли молодцам? Ведь завсегда пьяных попов на улицах, что грязи — это когда без надобности, а вот если нужен тебе позарез…
А солдаты-молодцы, выйдя на Варварку, тотчас увидали хмельного попа, игравшего развеселые песни, взяли его под белы руки — и в Божий храм. Ванька батюшке обрадовался, будто отцу родному, с молодцами пошептался, брови сдвинул и грозно вопросил:
— Ты по какому праву, выйдя из Замошного кабака, в пьяном образе на улице песни играл?
— Духовные песни возглашал, для просвещения прохожих, — пояснил священник и икнул. — Тропарь новому лету…
— Ничего себе тропарь, — фыркнул солдат Степанков, расфуфыренный по случаю свадьбы командира. — «Хороша моя Танюша…» Все б такие тропари!
— Ты вот чего, порода жеребячья, — взял жених за пуговицу священника и нос принужден был отвернуть от сивушного духа. — Ты вот мне чего, ракалья бородатая… За пьянство и буйство отведу я тебя в Духовную консисторию, и будешь ты там на цепь посажен, в темнице муку молоть. Мне сие раз плюнуть — видал солдат?
— Видал, благодетель, — выкатил зенки поп.
— А если нас с Аришей сейчас обвенчаешь, тотчас же и отпущу тебя. Так по рукам?
Бедный поп только кивнул, а, таинство совершая, от усердия орал немилосердно и вместо положенных трех обходов, обвел молодых вокруг аналоя не то семь, не то восемь раз. Ванька тут не выдержал и прошипел: