Выбрать главу

Каторжная жизнь приучила Ваньку спать, что твоя дворовая собака: вроде и дрыхнет такой Полкан, а ушами пошевеливает — стало быть, опасные движения рядом не упустит… А на сей раз сплоховал Ванька: только встрепенулся и потянулся за корабельным гвоздем, еще на верфях заточенным, как руки его прижаты оказались к нарам, а на ногах утвердился чей-то костлявый зад.

— Чего вам, ребята? — осведомился тихо Ванька, прикидывая и сам, чего им от него может быть нужно.

— Ты, что ли, Ванька Каин? — раздался шепот справа.

— Спозаранку был Иваном, а вам желательно меня в Марью обратить? — привычно забалагурил Ванька, уже и сам понимая, что говорит не то.

— Как есть он, Каин, а с виду я его не признал, — проговорил державший его левую руку голосом Гнуса. — Поплохел и сгорбился. Теперь верю, что он. Молись, Иуда.

— Брось, Степка. Давай лучше снова шайку соберем. Махнем к китайцам, погуляем, а?

— Сыщики на Нерчинской каторге долго не живут, а Иуды и Каины — тем паче. Ты знаешь ли, сколько здесь дерут за шкалик водки? И что Камчатку раздавило породой на руднике?

Ванька почувствовал, что давление на его левую руку ослабло, вырвал ее и метнулся за заточкой. Тут же острая боль рассекла ему грудь. А когда боль исчезла, а чернота вокруг сделалась еще и немою, из пробитого ножом сердца выскользнула, точно воздух из легких утонувшего, прозрачная и незримая, тончайшей эфирной субстанции, Ванькина душа. Мгновенно воспарила она над смрадной каторжной тюрьмой, над ранами, нанесенными вокруг нее матери-сырой-земле, пронеслась над черным зеркалом Байкала, и хотя направиться ей надлежало к бриллиантами сверкающему престолу Бога-Судии, огненные моря и темные бездны космоса не прельщали ее. Ведь душа эта сохранила норов своего хозяина, остывающего теперь на острожных нарах, и потому она повернула к Москве. Белой птицей пролетела над сумеречными калмыцкими степями, скользнула над красавцем Нижним Новгородом, залитым тихим августовским закатом. А родная душе Москва маялась еще в послеобеденной сонной одури, и через прозрачные для нее крыши домов увидела Ванькина душа, как полная барынька, бывшая когда-то крепостной девкой Дуняшей, сурьмит брови у зеркала, собираясь на прогулку по Петровке: лети выросли, пьяница-муж опять в походе — почему бы бабе и не потешить себя… Непутевая Ксюшка Будаева обнаружилась в кровати рядом с окончательно теперь облысевшим Колькой Будаевым, видать, ее простившим. Ариша оказалась в Крестовоздвиженской церкви, той самой, где некогда столь скандально венчалась, и то, что она, в черном платье, молится за мужа, не зная, жив он или мертв, оставило его душу совершенно равнодушной.

Ведь не только норов своего хозяина сохранила его душа, но и отношение к жизни и к людям. Это еще большой вопрос, выросли бы малый Ванька добрым и честным человеком, если бы не разглагольствования атеистов подслушивал, а богословские споры искренне верующих и добродетельных христиан. И стал ли бы он лучшим, если бы, как на грех, не пьяные и беспутные попы встречались на его пути, а настоящие священники, как святой Димитрий Ростовский, например. Мышление Ваньки-урода определено было заранее и беспутными родителями, а еще больше его собственным, неведомо как воспитанным, опасным, как заточенный гвоздь, неверием в добро, в человечность. Вот и оказался его от природы острый разум на зло всегда направленным. Бессильной стала теперь его злобная душа, но ум и сметку своего хозяина сберегла.

Именно поэтому принялась она незримой белой птицей кружить над чуланом в каменных палатах господ Эйхлеров, где постаревший и нарастивший себе круглый животик Матюшка Комаров раз за разом пересчитывал деньги, которыми назавтра должен был выкупить себя из крепостной неволи. Не деньги эти интересовали бескорыстную теперь поневоле душу, а заголовок книжки, верхней в стопке на полу. Вот, поди ж ты! «Обстоятельное и верное описание добрых и злых дел российского мошенника, вора и разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина, всей его жизни и странных похождений». Душа намеренье имела податься теперь на север и, над Ледовитым океаном и мерзлыми берегами его пролетев, повернуть к Камчатке и там нырнуть в раскаленное жерло Ключевской сопки, чтобы либо сгореть в адском жару, либо очиститься пламенным крещением от последних своих грехов. Вместо этого она вздохнула, махнула белым крылом, воровато оглянулась, сложила крылья, пронизала стопку книг — и навсегда поселилась в волшебном пространстве промежду черных букв и белых страниц. И тех, что сейчас пред тобою, читатель.