— В «музыкальную» камеру? — поинтересовался Иван Степанович. — Что за камера?
— Помещение без окон и вентиляции, с усиленной звукоизоляцией, — пояснил Драматург, — в нем постоянно звучат всевозможные раздражающие психику звуки — то надрывный плач ребенка, то невыносимые стоны подвергаемых избиению людей и тому подобное. Все это записано на пленку и прокручивается в камере автоматически.
— Но ведь от подобных мучений и здоровый человек может сойти с ума?! — возмутился Иван Степанович. — Зачем издеваться над уже психически больными людьми? Их надо лечить, а тут все наоборот, самый настоящий концлагерь.
— Это сложный вопрос, — задумчиво обронил Драматург. — Иногда меня посещает страшная мысль: «Может, это вовсе и не лечебница, а хитрая современная фабрика по превращению неугодных кому-то людей в психически больных особей, которых нельзя возвращать в общество?» От этой мысли, Ванюша, меня бросает в холодный пот. Если это действительно так, то шансов выйти на свободу у нас совсем мало.
— Кошмар! — отчаянно бросил Иван Степанович. — Что же делать? Ждать, когда подойдет наша очередь на погост?
— Не знаю, Ванюша, — мрачно промолвил Драматург. — Кое-какие соображения имеются, но окончательного, твердого плана пока нет. А без хорошо продуманного плана очень большой риск. Второго шанса нам здесь не дадут.
— Это надо же, старого больного человека дубинками по спине! — не мог успокоиться Иван Степанович. — Оригинальный метод лечения! Неужели об этом не знает главврач?
— Сильно сомневаюсь, — хмуро процедил Драматург, увлекая Ивана Степановича в сторону кроватей. — Давай, Ванюша, успокоимся и побережем нервы. Все равно что-нибудь придумаем. На кону свобода, а поэтому надо беречь нервы и очень хорошо думать. Думать и думать, пока нас не лишили этой способности.
На следующий день после завтрака в тридцать третью поспешно вошла Росомаха и, строго посмотрев на вскочивших при ее появлении с коек обитателей палаты, приказным тоном бросила:
— Драматург и ты, Жених, — немедленно к главному врачу. — При слове «жених» госпожа доктор презрительно усмехнулась и сухо закончила свою яркую речь: — Следуйте за мной!
Вскоре она, коротко постучав в дверь кабинета главврача, тут же вошла в него, через несколько секунд вышла, пропустила в кабинет Драматурга и Ивана Степановича, закрыла за ними дверь и удалилась по своим делам.
Сергей Петрович сидел за столом и неспешно затягивался сигарой. Он некоторое время внимательно рассматривал вошедших в кабинет пациентов сквозь очки с толстыми линзами. Выражение раскрасневшегося лица главврача было размягченным, от него исходил запах алкоголя.
— Проходите, садитесь, — прервал он паузу, — вот сюда, за приставной столик.
Драматург и Иван Степанович разместились в жестких креслах с двух сторон приставного столика и настороженно уставились на главного врача.
Неожиданно для них главврач пододвинул в их сторону коробку с сигарами и зажигалку и дружелюбно предложил:
— Курите, у нас предстоит серьезный творческий разговор.
— Спасибо, я не курю, — отказался Драматург.
— Минздрав предупреждает, что курение вредно для здоровья, — с оттенком юмора обронил Иван Степанович. — Я табаком тоже не балуюсь.
Главврач приятельски улыбнулся и пошутил:
— Я думаю, что в этом спорном вопросе больше прав философ, сказавший, что табак и алкоголь вредны для здоровья не всегда, а только при жизни.
— Мудрая мысль, — согласился Драматург. — Тем не менее мы рисковать не будем. Здоровье нам еще пригодится на свободе.
Полину главного врача скользнула ироничная усмешка.
— А ты оптимист. Драматург. — Главврач положил сигару на стеклянную пепельницу, некоторое время смотрел на ее кончик, испускающий тонкую струйку дыма к потолку, потом вдруг, глубоко выдохнув, перевел взгляд на пациентов и озадаченно заговорил:
— Я на серьезный разговор пригласил вас, друзья.
Обращение «друзья» было для Драматурга и Ивана Степановича некоторой неожиданностью.
— За вчерашний день в нашей клинике с катушек съехали два человека, а затем скончались от инфаркта, — продолжил главврач, — это очень плохо.
— Вы имеете в виду психа, который разбил окно и хотел улететь птицей на слободу, а также Святого, пытавшегося перелезть через колючую проволоку? — осторожно осведомился Драматург.