— Деньги не проблема, — многозначительно улыбнулся Олигарх, — главное, найти надежного продавца. Думаю, что Антип как раз и подходит на роль продавца.
— Ты сказал, что деньги не проблема?! — удивился Драматург, с интересом поглядев на Олигарха. — Это секрет? Может, ты держишь миллион в сейфе у главного врача?
— Очень остроумно, — усмехнулся Олигарх. — И никаких секретов от вас у меня нет, а есть два счета на предъявителя в разных банках. О них никто не знает. Умные люди вовремя подсказали, что на всякий аварийный случай неплохо иметь такие счета. Вот теперь они кстати.
— Ты, господин Олигарх, весьма практичный человек, — улыбнулся Драматург, — но как ты снимешь деньги со счета, находясь в этой, как выразился Император, темнице?
— Эта процедура не так сложна, как ты думаешь, — поднялся Олигарх. — Был бы мобильный телефон. Я иду к Антипу. Пожелайте мне удачи.
— Ни пуха ни пера, — пожелал Драматург. — А мы сходим в шестнадцатую палату. Интересно поговорить с человеком, который сжигает деньги на костре.
— Иван Степанович молча перекрестил уходящего Олигарха в спину.
Палата № 16 — на четыре койки с одним зарешеченным окном. С потолка свисает засиженная мухами лампочка, от которой исходит тусклый свет, слабо освещающий три кровати с закатанными на них в рулоны старыми затасканными матрасами, поверх которых лежат мятые подушки грязновато-серого цвета. На четвертой кровати, у окна, в синей больничной пижаме, понуро сидит мужчина среднего роста с длинными, до плеч, черными волосами и с черной окладистой бородой. Пока он один в палате, но, похоже, не это обстоятельство огорчает его. Какой-то внутренний червь грызет его душу, он часто вздыхает, бросает косые взгляды на решетку окна и время от времени осеняет себя крестным знаменем.
С разрешения дежурного по этажу медбрата в палату вошли Иван Степанович и Драматург. Хотя при их входе дверь дважды скрипнула, но бородач на эти звуки никак не отреагировал. Мужчины переглянулись между собой, и Драматург шепнул товарищу:
— Будем говорить, что мы временно заселены в эту палату. Так легче наладить контакт. Не засыпай сразу вопросами. Пусть у него самого появится желание рассказать свою историю.
Иван Степанович согласно кивнул, они подошли к бородачу и сели на кровать напротив. Бородач даже не взглянул на них.
— Уважаемый товарищ, извините, что мы нарушили ваши грустные раздумья, — мягко обратился Драматург к бородачу, — мы тоже жертвы беззакония, в эту психиатрическую больницу были помешены по беспределу. Мы переселены в вашу палату временно, в нашей — начался ремонт. Постараемся не нарушать вашего покоя.
— Да какой может быть здесь покой, за этой решеткой?! — неожиданно горячо воскликнул бородач, взглянув на новичков, и вытер мокрые от слез глаза рукавом больничной пижамы. — Господи, освободи нашу несчастную страну от произвола слуг дикого капитализма. Посудите сами, меня лишили свободы только за то, что я сжег деньги, которые упали с неба. Спросите, почему я это сделал? Ответ мой простой. Деньги — это зло, от которого надо избавляться. Мне они совершенно не нужны. Мы с дружком спокойно жили своим натуральным хозяйством. Мне не нужны были эти проклятые бумажки, которые принято называть деньгами. Когда на меня с неба свалился рюкзак, набитый деньгами, то я подумал, что это Господь испытывает меня — буду я накапливать богатство на Земле или откажусь от него в пользу духовного богатства на Небесах. Полагаю, что испытание Создателя я выдержал. потому что сжег всю эту огромную кучу денег. И не сожалею об этом. Не сожалею и, более того, рал, что не поддался искушению. Теперь я понял, по чьему злому навету очутился в этой психиатрической лечебнице. Уверен, что это дело рук Эдуарда Крутова, который отомстил мне за свое унижение. А унизил он самого себя, моей вины в том нет. Жадность затмила разум Эдуарда Родионовича. По справедливости, это он должен лечиться от психическою заболевания, а не я. Чувство мести разъедало его грешную душу, и он нашел способ отомстить мне. А ведь месть есть наслаждение души мелкой и низкой. Ну, да Бог с ним. Я буду молиться за него. — Бородач перекрестился, на некоторое время замолчал, тяжело вздохнул и грустно посмотрел в зарешеченное окно. Иван Степанович и Драматург не спешили с вопросами.
Через некоторое время бородач перевел на них свой печальный взгляд и более жестко промолвил:
— Как я теперь понял, чтобы выжить в этом мире, надо быть негодяем.
— Я полностью согласен с вашим мнением, — отозвался Драматург. — Хотелось бы дополнить к сказанному вами, что чем выше должность занимает какой-нибудь чиновник, тем он больший негодяй и взяточник. Если ты не играешь в их игры, то ты не нормальный человек, а сумасшедший. Вот такой парадокс сложился в современном, так называемом демократическом обществе.