В этот момент дверь скрипнула, и в образовавшуюся щель просунулась мятая физиономия медбрата Васи, дежурного по первому этажу.
— Репетируете? — лениво поинтересовался он и зевнул с завыванием.
— Репетируем, — подтвердил Драматург, — согласно приказу главного врача. Я говорил вам об этом.
— Я помню, — вновь зевнул Вася, — и в курсе разрешения Папы, как я уже информировал вас.
— Да, вы говорили.
— Ну и репетируйте на здоровье, если спать не хочется. Только без лишнего шума, время ночное.
— Мы будем вести себя очень тихо, — заверил Драматург. — К нам должен присоединиться еще один актер, звать его Олигарх.
— Знаю такого, — безразлично буркнул Вася, — пусть приходит. Надо же, артисты, — добавил он и закрыл дверь.
Когда медбрат исчез из дверного проема, Николай поинтересовался:
— Что это было? О какой репетиции говорил дежурный по этажу?
— Не бери в голову, — махнул рукой Драматург и, после короткого раздумья, ввел Николая в курс дел труппы актеров.
— Да, в каждом монастыре свои уставы, — покачал головой кандидат наук, бывший таежный отшельник. — Похоже, без хитрости тут не проживешь. А я как-то не привык хитрить.
— Что поделаешь, думаю, что ради свободы на время стоит воспитать в себе такое неблаговидное свойство характера, — с легкой иронией промолвил Драматург.
— Николай, так чем закончилась твоя таежная история, — спросил нетерпеливый Иван Степанович. — Каков финал?
— Финал довольно драматический, — вздохнул бывший отшельник. — Но коль вас интересует, извольте дослушать. Наступило утро. Сумерки, прижимаясь к земле и цепляясь за колючие кустарники, медленно отползали в глубь тайги. Рассвет — прекрасное время суток. С восходом солнца и настроение поднимается. Но когда я повернул голову в другую сторону, настроение у меня испортилось. Крутов лежал с открытыми глазами и смотрел на меня враждебно. Я спросил его: «Как спалось?» Он нехотя ответил: «Я совсем не спал». Я не стал расспрашивать его, по какой причине он не спал, потому что о причине нетрудно было догадаться. В следующую минуту он сбросил с себя волчью шкуру, сел на нее и хмуро проговорил: «Мне нужно идти. Если я за светлое время не выйду из тайги, то вновь заблужусь. Ты объясни мне конкретно куда идти». Я ему ответил: «Конечно, объясню. Не спеши, успеешь. Возьмешь в дорогу еду. Сейчас отварю картошечки, сдобрю ее укропчиком и кедровым маслицем. День продержишься. К вечеру выйдешь к селу Отрадное. А там люди подскажут, как добраться до города». Крутов более настойчиво, с нетерпением спросил: «Как же добраться до этого села?» А сам косит глаза на рюкзак с деньгами, на его скулах ходят бугристые желваки. Я его спрашиваю: «Ты хочешь отказаться от завтрака? Разумно было бы подкрепиться перед дорогой. На лице Эдуарда Родионовича расцвел приступ ярости и бессилия, и он буквально прошипел в ответ, как змея: «Обойдусь без твоего завтрака. Скажи, в какую сторону идти, чтобы выйти к названному селу? И я сейчас же оставлю тебя в покое». — «Хорошо, — ответил я ему, — если настаиваешь, слушай и запоминай. Хотя особенно и запоминать-то нечего, ориентир очень простой. Тебе все время нужно идти на солнце. Держи его прямо перед собой весь день, до самого захода. Солнце будет клониться к западу — и ты за ним. Так и выйдешь к селу Отрадное. Успеешь. Но придется отказаться в пути от отдыха. Вот и все. Да поможет тебе Господь!» — «Ну, спасибо! — буркнул Крутов и подпоясался патронташем. Затем взял в руки ружье, открыл его и, убедившись, что оно заряжено, закрыл. И каким-то отчужденным голосом добавил: — Прости, если что не так, не поминай лихом!» В следующее мгновение он снял ружье с предохранителя и выстрелил в голову Дружка, а затем, через долю секунды, мне в грудь. Однако его выстрелы не принесли ему желаемого результата. Тут Дружок в стремительном прыжке сбил его с ноги с угрожающим рычанием встал ему на грудь. Волкодав готов был вцепиться стрелку в горло. Но я окриком успел остановить Дружка, подошел к нему, отстранил от поверженного несостоявшегося убийцы и сказал собаке: «Успокойся, друг мой! Мы не имеем права отнимать жизнь у этого заблудившегося человека. Один Господь вправе ее отнять. Зачем обезумевший господин начальник в нас стрелял? Это понятно — из-за денег, хотел унести их с собой. Если в человеке нет Бога, то ему все дозволено». После своего фиаско Крутов отполз к кедру, навалился на него спиной и обхватил голову руками. Не скрою, я смотрел на него с презрением и в то же время с жалостью. Спустя некоторое время Эдуард Родионович, не глядя на меня, севшим голосом спросил: «Как ты теперь намерен поступить со мной?» Я ему ответил: «Я тебе не судья, уходи». Он вначале не поверил, что я его отпускаю, но через минуту, проворно поднялся с земли, суетливо подобрал ружье и, ссутулившись, заспешил в том направлении, которое вело к селу Отрадное. На краю поляны он обернулся и спросил: «Скажи, как ты мог предвидеть, что я буду в тебя стрелять и высыпал картечь из патронов?» Я ему ответил: «По твоему жадному взгляду на рюкзак с деньгами. Я тогда подумал, что если заблудившийся не верует в Бога, то он способен на дурной поступок. К сожалению, я в тебе не ошибся. Кстати, имей в виду, что и в патронташе все патроны без смертоносного свинца. Так что осуществить свой коварный замысел тебе не удастся, лаже если ты повторишь попытку. Иди с миром. Да хранит Господь твою грешную, заблудившуюся душу!» Эдуард Родионович ничего tie ответил и в следующую минуту поспешил скрыться за вековыми липами. Больше мы с ним не вплелись. Чтобы положить конец этой драматической истории и навсегда вычеркнуть ее из своей памяти, я подтащил рюкзак с деньгами к костру и спросил Дружка: «Предлагаю, друг мой, сжечь все это зло сразу, не растягивая во времени. Зачем продлять его присутствие в нашей маленькой, но дружной семье. Ты не против?» Дружок коротко ответил «гав», что означало — он присоединяет свой голос к моему голосу. Решение было принято единогласно. После этого я высыпал содержимое рюкзака в костер, а рюкзак положил сверху, чтобы больше ничто не напоминало о неприятном событии, которое попыталось нарушить нашу свободную и счастливую таежную жизнь. Однако затаивший на меня зло заместитель начальника краев