Когда Керкира в очередной раз вскрикнула и задрожала всем телом, Ликий понял, что что-то поменялось. Он прижал ее сильнее, оставляя следы на тонкой коже, но ничто не может остановить дуновение Ветра Богини.
Керкира видела черную реку, текущую на север. В ней отражался огонь. Город, сгорающий дотла, становился все отчетливее. Можно было различить отдельные дома и даже людей, мечущихся, бегущих к реке в тщетной надежде зачерпнуть влаги. Они добегали до воды и оставались в ней навсегда:
Среди них выделялся один, воин по наружности и духу. Черты лица нельзя было разобрать, но глубокие серые глаза отражали языки пламени. Он стоял по центру, ровно напротив Керкиры, а с юга, по направлению течения реки, к нему скакали воины-духи. Они убивали всех на своем пути. Мужчина не видел их, он смотрел прямо на женщину, словно действительно мог видеть ее. И чем дольше их взгляды были соединены, тем больше черт самой Керкиры проступало на его лице.
Это было в отражении.
На противоположном берегу же не было ни города, ни огня. Гам, где отражались в воде воины-духи, шла траурная процессия. Люди вели быков, вели на заклание. Они шли оплакать падение рода Царей, шли скорбеть о смерти и запустении. Напротив женщины, там, где отражался сероглазый юноша, начинался обряд. Быка держали двое мужчин — бородатый великан и худощавый, рано повзрослевший мальчишка. Сама Керкира стояла перед ними с жертвенным ножом в руке. Она нанесла удар, и красная кровь окропила землю. Земля была суха, потребуется много крови, чтобы снова сделать ее плодородной.
Кровь стекала к реке, смешивалась с ее водами. Отражение мужчины начало волноваться, терять очертания, и только тогда Керкира поняла, что оно не было перевернутым. Оно отражало не тот берег, а этот.
Человеческое тепло Ликия — первое, что почувствовала женщина, когда пришла в себя. Он был рядом, конечно же, ведь прошло всего несколько секунд. Потом она открыла глаза. Предметы казались пятнами — темными и светлыми. Одно из пятен постепенно превратилось в Ликия.
Мужчина смотрел на нее с беспокойством и одновременно с облегчением. Взгляд этот пробудил в сознании женщины воспоминание о видении — это были те глаза, которые смотрели на женщину из реки. Страх мгновенно сжал сердце Керкиры ледяной рукой.
— Что с тобой? — спросил Ликий.
— Я… ты… — женщина не могла подобрать подходящих слов. Да и какие подбирать слова, как объяснить человеку, что это такое — когда Богиня касается тебя дланью.
Керкира резким движением встала и подошла к столу, на котором были разбросаны фигурки для игры. Жрица схватила несколько штук наугад, скинула на пол остальные и, прошептав сакральные фразы, бросила фигурки на стол. Их расположение, форма фигуры, в которую они сложатся, должны были дать женщине подсказку.
— Копье направлено на сердце… Белый перекрывает черное… Почему он оказался на доске? Если это река, то…
Ликий за это время подошел к женщине и приобнял ее за плечи.
— Ты что-то видела, да? Предсказание. Не колдуй, я готов заплатить цену, если придется.
— Ты готов, но, может быть, я не готова, чтобы ты ее платил.
Тут у нее появилась догадка. Она медленно обернулась в руках у Ликия, прижалась к нему.
— Ты действительно должен заплатить… За меня. Это я настояла на нашей близости. Я притянула тебя к себе. Это пророчество было не для тебя, а для меня.
— И что же?..
— Прежде чем я скажу тебе, я хочу услышать честный ответ: почему ты стал служить мне?
Ликий резко посерьезнел. Он мягко отстранил от себя Керкиру.
— При чем это тут сейчас?
— Мне нужно знать, чтобы я могла сказать смысл пророчества. Поверь, я не настолько глупа, чтобы поверить, что мужчина готов просто так пересечь море и поклясться на крови служить чужой властительнице. Так в чем причина?
— Если ты правда хочешь знать, то пускай. Я был там, когда погиб твой отец. Я видел, как пришел чужеземец, как серебряная конская голова держала его плащ. Я не честный человек и убил многих, но никто не должен проливать кровь царей.
Керкира догадывалась, но не хотела признаваться себе в этом. Но услышать, что человек, самый близкий этой ночью, был среди убийц ее отца… Ей потребовалось много мужества, чтобы остаться стоять ровно.
— То есть тебя замучила совесть, а духу убить себя не хватило?! И ты решил, что будет лучше всего — поступить на службу к дочери своей жертвы! Ты животное, варвар!