— Ну и ладушки.
Его Величество Император Российский взирал с портрета на Ивана Дмитриевича Путилина и Михаила Жукова, молчаливо напоминая о неумолимо приближающемся сроке поимки преступников.
— Иван Дмитрич, вы говорили о двух женщинах…
— Я помню, — перебил его Путилин. — Все наличествует — и подозреваемые, и дом возле воды, но связать воедино, понять, что побудило их к такому зверству, я пока не в состоянии. Вот что, голубчик, проверь чайную на Тамбовской. Часто ли там бывал наш убиенный? Проверь и скобяные лавки поблизости от к его дома. Не покупал ли кто топор в последние дни? В особенно-I ста женщины. Иди, Михаил, иди…
Сам же Иван Дмитриевич отправился к извозчикам. Полдня потратил на опросы. Ни один не отозвался о Сорокине добрым словом. «Негодный человечишка» — таким был общий приговор. Похвалялся, что жена стала как шелковая: приучил ее к изрядному послушанию кулаком и плетьми, которых у него было в достатке. Продавал товару мало, но деньжата водились. К ребенку относился как к пасынку.
Путилин воротился в кабинет в отвратительном расположении духа. С одной стороны, напоминала о себе неделя, отведенная обер-полицмейстером на раскрытие убийства, с другой — вставал образ несчастной женщины. Теперь он не был уверен в ее виновности, хотя многое говорило об этом. Противоречивые подробности семейной жизни Сорокиных вносили сумбур в ход рассуждений.
Через полчаса явился Жуков с отчетом.
— Рассказывай.
— На Курской улице в лавке Игнатьева третьего дня женщина купила топор и попросила заправить и без того острое лезвие. Поэтому приказчик ее и запомнил, привязчивая попалась покупательница. Я тайком показал ему Сорокину, однако он ее не признал. Потом показал Ирину Кузьмину. «Она, — говорит, — она!»
Иван Дмитриевич оживился:
— Так-так, а дальше?
— Оказывается, наш покойник посещал не только чайную, но и любил посидеть за графинчиком беленькой в трактире «Муром» на Малом проспекте, хотя есть питейные заведения поближе. И не стеснялся захаживать в дома терпимости. Там его прекрасно знали.
Помощник видел, что начальник ждет дальнейших новостей.
— Про юбку и блузку разузнать не удалось, — развел руками Жуков.
— И на том спасибо.
— Убийцы они или нет?
— А вот это вскорости станет известно. Только навестим госпожу Сорокину.
— Может, привести ее сюда?
— Не надо.
Альбина даже не встретила их, а только громко крикнула, услышав стук, что дверь не заперта.
— Доброго вечера вашему дому, — поприветствовал хозяйку Иван Дмитриевич и через плечо бросил помощнику: — Приведи ее.
Когда Ирина вошла в комнату, в глазах ее горели недобрые огоньки, будто она хотела бросить вызов полицейским. Помощник деликатно оставил начальника наедине с женщинами.
— Не знаю, с чего начать, — пожевал губами Иван Дмитриевич, — но мне многое известно.
— И что же? — прошипела Ирина.
— Многое, — повторил начальник сыска, не повышая голоса. — В особенности об издевательствах господина Сорокина.
— Тоже мне, тайна! — съязвила Ирина.
— Почему же вы сразу не сказали об этом?
— Какая вера жене, — вставила Альбина, — если она должна быть покорна воле мужа. Да и не говорят плохо о покойнике, как ни страшна была его смерть.
Женщина посмотрела Путилину в глаза. В ее словах не было ни злобы, ни горести — одно усталое безразличие.
— Я даже рада, что он умер. Я боялась, что он выгонит меня на улицу, хотя это уже было — выставлял меня за дверь. А недавно пришел домой пьяный. Если б поднял руку на меня, я бы стерпела, но он схватил ребенка и швырнул на пол. Не иначе как ангел сберег сынишку, он не ушибся, только сильно напугался и заплакал. В тот раз мне хотелось его убить, но от ужаса я не могла двинуться с места. Иван был негодяем! — произнесла сквозь слезы Альбина.
Иван Дмитриевич снова повернулся к Кузьминой:
— Зачем вы купили топор?
— Так Иван же просил купить, он же приказал хорошо наточить.
— На что он ему был нужен?
В ответ Ирина только пожала плечами.
— Понятно. У вас есть зеленая сатиновая юбка в горошек?
— Да, — искренне удивилась она. — Юбка старая, лежит на дне сундука, я надевала ее с полгода назад.
— Вас Иван видел в ней?
— Наверное. Я первое время ходила в том, что привезла с собою.
— Мог ее кто-то взять?
— Не знаю.
— Я брала, — подала голос Альбина, — меня заставил взять юбку и блузку Иван.
— Для чего?
— Я не знаю. Мне было страшно сделать что-то не по его. Я боялась за сына.