Присев на стул, Миша закинул ногу на ногу и открыл потрепанную от частого использования книжицу на нужной странице.
— Ну-ка, что там у нас? Да, негусто.
Под красиво выведенными номерами значились четверо Хлестаковых. Никогда бы не пришло в голову, что в таком большом городе всего четверо мужчин подходят под описание.
— Что там шепчешь? — раздался от двери голос Путилина.
— Да вот я тут… — стремительно вскочил Михаил. Злополучный стакан с грохотом покатился по столу, оставляя за собой светло-коричневый след.
Хозяин кабинета сел в кресло.
— Не спеши, я слушаю.
— Прошу извинить, Иван Дмитрич. — Помощник виновато глянул на лужицу.
— Пустое. Садись и докладывай.
— Иван Дмитрич, все участки проверены. Установлено, что в столице проживают четверо Хлестаковых, подходящих для дальнейшей проверки.
— Вижу по твоим красным глазам, непросто дался этот результат.
Жуков кивнул.
— Оставь мне свои записи и отдохни. Наверное, устал, перед глазами мушки роятся. Я посмотрю.
Когда помощник ушел, Иван Дмитриевич пододвинул к себе книжицу и углубился в чтение. Мелким аккуратным почерком, буковка к буковке, там значилось следующее:
1. Дмитрий Львович, тридцати девяти лет, дворянин, уроженец Санкт-Петербурга, ротмистр, два аршина семь вершков роста. Последние пять лет проживает на Коломенской улице в меблированных комнатах.
2. Сергей Иванович, тридцати семи лет, дворянин, уроженец Санкт-Петербурга, поручик, два аршина шесть с половиной вершков. Вышел в отставку семь лет назад в результате темной истории.
3. Трофим Никифорович, тридцати пяти лет, купец Дновского уезда, два аршина девять вершков. Бывает в столице временами по торговым делам, проживает на время приезда в гостинице «Варшавская», что у вокзала.
4. Александр Павлович, тридцати лет, уроженец Херсонской губернии, два аршина семь вершков. В городе десять лет, живет доходами, получаемыми с имения.
Путилин задумался. Потом достал составленную ранее таблицу ограблений по близлежащим уездам, вызвал дежурного офицера.
— Мне необходимо знать, когда сей господин Трофим Никифорович Хлестаков приезжал в наш город, останавливался ли он в только в «Варшавской» или также в других гостиницах.
Путилин протянул офицеру листок с известными сведениями.
Через несколько минут агенты разъехались выполнять указание начальника.
Выяснилось, что Трофим Никифорович Хлестаков, проживающий в уездном городе Дно, два раза в месяц бывает в столице по торговым делам. Купец в других гостиницах, кроме «Варшавской», не останавливался, меблированных комнат не снимал. Изучение полученных сведений показало, что даты ограблений дач мирных обывателей и приезды в Санкт-Петербург купца не слишком совпадают, да и рост великоват.
Этой ночью Иван Дмитриевич заснул крепким сном: давно так спокойно не было на душе.
Утром чинную тишину сыскного учреждения нарушил громовой бас:
— Что такое? Я этого дела так не оставлю! Какое безобразие!
Путилин не успел подняться с кресла, как дверь резко распахнулась, и на пороге возникла мощная фигура мужчины с тростью в руке. Его окладистая борода была взъерошена, глаза метали молнии.
Вошедший тяжело опустился на скрипнувший под его весом стул.
— Вы господин Путилин? Тогда вы мне и нужны.
— Доброе утро, Трофим Никифорович!
Хлестаков открыл было рот, но не произнес ни слова и насупился.
— Вас возмущает повышенный интерес к вашей особе? — вежливо осведомился Путилин.
— Это безобразие!
— Согласен, Трофим Никифорович, полностью согласен с вашей обеспокоенностью, однако она объясняется чрезвычайными обстоятельствами.
— Но…
— Трофим Никифорович, вы случайно попали в круг наших интересов. Наверное, вы не будете против помочь нам.
— Помочь — другое дело, но…
— Не сердитесь, если доставили вам неудобство.
— Неудобство — мягко сказано, — произнес купец, успокаиваясь. — Моя репутация пострадала. Ваш агент приходит в гостиницу, в которой я останавливаюсь почти шесть лет, и расспрашивает обо мне, проверяет гостевые книги. Поневоле занервничаешь. Я честно веду дела, ни один человек не может сказать, что Трофим Хлестаков — бесчестный человек, а тут начались разговоры, шушуканья за спиной. Да, я не ангел и могу позволить себе лишнее, но на свои кровные.
— Нет ни малейшего повода для беспокойства.