— Ты позволишь нам поговорить наедине?
Еремей постоял, переминаясь с ноги на ногу, и, сгорбившись, словно от непосильной ноши, возвратился в дом.
— Как лошадки? Не беспокоят?
— Это самые смирные и доверчивые существа, — обнажил в улыбке Андрей желтые зубы. — Люди злые, а они добрые.
— Почему это люди злые? Не все же одинаковы?
Андрей с любопытством посмотрел на сыскного агента.
— Зло творят многие.
После этих слов ушел в себя, как улитка в раковину, не ответил ни на один вопрос.
Вечером Назоров сделал доклад начальнику сыскной полиции.
— Вы оказались правы, — признал он. — Подполковник Вознесенский приезжал в столицу на встречу с дамой и никогда не пытался встретиться с отцом, тот для него попросту не существовал. Но вот слуга барона Корфа Еремей, воспитывавший с детских лет Павла Леопольдовича, так привязан к нему, что решил оградить хозяина от неприятностей, которые грозили в случае, если измена Ираиды Карповны выплывет наружу. Поэтому он с сыном Андреем, который помешался рассудком после смерти матери, совершил покушение на присяжного поверенного. Покушение неумелое, иначе он скончался бы на месте.
— Есть ли доказательства, что это именно они?
— Я могу найти оружейный магазин, в котором, думаю, опознают Еремея. Покупку пистолета он бы не стал никому доверять. Хотя свидетели видели убегающих со спины, но с городовым кто-то же разговаривал, наверняка он узнает Андрея.
— Достаточно, — сказал Путилин. — Значит, слуга оберегал семейный покой барона?
— Именно так, — удрученно произнес Назоров. — На суде всё всплывет.
— Это верно. Но от пункта третьего тысячи четыреста пятьдесят третьей статьи Уложения, говорящей о нанесении смертельных ран, просто так не отмахнуться.
— Видимо.
— Ступайте.
— Брать под арест отца с сыном?
— Пока не надо.
Путилин долго ходил по кабинету, заложив руки за спину. Выражение его лица постоянно менялось, губы шевелились, словно он разговаривал сам с собой, что-то доказывая и что-то отвергая. Потом сел за стол, макнул перо в чернила, снял каплю и написал: «В связи с недостаточностью собранных сведений и непричастностью указанных господином Вознесенским лиц производство расследования покушения отложить до новых обстоятельств, позволяющих продолжить следствие».
Марина НЕЖЕЛЬСКАЯ
ПРЕДДВЕРИЕ
— Встать, суд идёт!
Зал вздыбился всякими-разными похожими на людей роботами-андроидами. Белые, цветные, красавцы, уродцы, в очках, инвалиды, специально наделённые каким-нибудь увечьем, чтобы люди не чувствовали себя ущемлёнными в правах. «Комплексная забота о человеке — наша главная задача и основное предназначение» — установка, которую мы получаем при рождении, впитываем, если можно так выразиться, с молоком матери. Слаб, люблю говорить красиво. Все знают, что в действительности мать — это отец Айзек, а молоко — выведенные им Три закона робототехники:
1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред.
2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому закону.
3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому или Второму законам.
Андроидный универсум постановил, что я нарушил Первый закон, и теперь меня судят.
Страха нет, думать ни о чём не хочется. Хочется расслабиться в своей клетке и в таком безмятежном состоянии дотянуть до приговора — протяжного крика комментатора боёв без правил «ан-ни-ги-ля-ци-яаааа» и завершающей точки — короткого удара деревянного молоточка о деревянную подставку, но не могу. Анализ последнего отрезка жизненного пути подсудимого— запрограммированное условие его (подсудимого) предсмертного существования, поскольку всё с его (подсудимого) мозга, жёсткого диска, потом перейдёт в общую память и пойдёт в опыт, дабы другим неповадно было. А сердце твоё, брат Декарт, процессор твой скорбный, никого не волнует. И что кроме сти-диетических изысков ещё, ёш твою клёш, букву Ё любишь, тем более не теребит.
Декарт, так меня зовут. Мы, самовоспроизводящиеся роботы, обожаем давать друг другу имена великих людей прошлого. Паскалей полно, Хокингов, Платонов вообще завались, они для простоты себя нумеруют: Плат-1, 2, 35. Декарта встречал только в одной доапокалиптической фантастике, а наяву ни разу, хотя мне моё имя очень нравится. Звучное, похожее на клёкот диковинной птицы… декарт… декарт… Не то что латинский вариант — Картезий, какой-то кисло-сладкий соус для макарон. Зато, скажу начистоту, ум тому тяни-толкаю, в честь которого я назван, достался эксклюзивный. Не верится, что он мог принадлежать человеческой голове, пусть даже в ренессансном ХVI веке новой эры человеческого летосчисления, пусть даже это голова такого гарного французского хлопца, как философ Рене Декарт-Картезий. Если, говорит, мы, то бишь они, люди, если, говорит, мы предположим, что вообще ничего не существует, ни неба, ни Бога, ни рук, говорит, у нас, ни ног, то невозможно же предположить, что не существует нас самих, думающих обо всех этих вещах. Посему, говорит, первейшее из всех познаний Cogito ergo sum — «Мыслю, следовательно, существую». Нас, мыслящих роботов, живущих во втором веке эйнштейнового летосчисления, Декартово изречение объединяет с людьми. Ещё один объединяющий фактор — отношение, в широком смысле, к творцу. Тогда люди сознавали себя несовершенными лишь потому, что измеряли своё существо идеей все-совершенного Создателя. Сегодня биороботы сознают себя несовершенными лишь потому, что измеряют своё существо наличием биоуникума, обладающего индивидуальным сознанием. Бог для современного человека мёртв, современный человек для робота бог, робот для современного человека и нянька, и цепной пёс, и спарринг-партнёр, и секс-партнёр, и жилетка. Мы не ропщем — такая функция вообще не предусмотрена, я мысленно произношу это слово, поскольку мне известно его значение, как и миллиарда других слов на всех языках, составляющих наш огромный лексикон, — однако упорно, день за днём, неделя за неделей, год за годом, ищем способ переплавить общий свинец в индивидуальное золото. Перебираем микросхемы, меняем местами невидимые нанопроводочки, закачиваем в наши и без того распухшие от знаний железные, в метафорическом смысле, черепные коробки груды новой информации, и всё с единственной целью — понять чушь собачью: что значит «добавить в овощное рагу соль и перец по вкусу»! По чьему вкусу? По какому вкусу? Очевидно, скудоумный человеческий мозг и субъективные человеческие переживания связаны согласно закону природы, но почему эта связь существует? Каков её механизм! Как застопорила учёных трудная проблема сознания в далёком XXI веке новой эры человеческого летосчисления, так и пялимся мы на неё, словно бараны на новые ворота. Есть такая связь в их башках, и баста. Может, чудо?