Стол, накрытый белой скатертью, пятном выделялся в неровном свете свечей.
— Ссора и последовавшее за ним несчастье произошли здесь, в гостиной, — произнес вполголоса пристав, словно боялся потревожить навечно заснувшего хозяина.
— Прошу вас, — обратился к нему Иван Дмитриевич, — пусть все выйдут на четверть часа. Я хочу осмотреть место убийства, но прежде чем я осмотрюсь, приведите Шляхтина. Я хотел бы задать ему несколько вопросов.
Пристав распорядился, а сам отошел в дальний угол, чтобы не быть помехой Путилину.
— Порфирий Степанович, — обратился к задержанному начальник сыскной полиции, — где вы стояли, когда достали револьвер и выстрелили?
Молодой человек подошел к столу и скользнул равнодушным взглядом по неподвижной фигуре статского советника.
— Здесь. Господин Рыжов схватил свою трость и ударил меня ею по плечу. Из той двери, — указал он рукой, — выглянула Катя, кормилица младшего сына Марии. Я попятился к двери и попытался достать оружие, которое так некстати застряло в кармане. Он шел на меня, а я кричал, что буду стрелять. «Не посмеешь», — кричал он в ответ. Тогда я выстрелил, чтобы его напугать. Алексей Иванович продолжал размахивать тростью, и мне показалось, что он собирается меня бить. Я выстрелил второй раз от двери и убежал.
— Значит, вы стреляли два раза?
— Да, два.
— Второй раз вы намеренно стреляли в господина Рыжова?
— Что вы, я просто нажимал на спусковой крючок, притом на бегу, и стрелял наугад. Не мог я в него попасть.
— Как вы тогда объясните, что он мертв?
Порфирий возбужденно замахал руками:
— Это не я, не я! Я не мог попасть в него, не мог. Это не я убил его!
Путилин кивнул приставу, чтобы тот увел Шляхтина, и снова внимательно осмотрел столовую.
Убитый находился в кресле. Рядом на полу виден был след первой пули. Вторая попала ему в руку.
— Хотите разгадать загадку? — спросил Путилин пристава.
— Какую?
— В револьвере сколько стреляных камор?
— Две.
— Подойдите ко мне. Смотрите, — Путилин указал на след. — Здесь ударила первая пуля и отрикошетила в стену, где ее нашли. Вторая, — указал на пятно засохшей крови на рукаве убитого, — задела вскользь руку и ушла в дверцу буфета. Ее мы тоже извлечем. Теперь вопрос: что убило господина Рыжова, попав ему в глаз?
Пристав развел руками.
— Не понимаю, он же сознался, что стрелял.
— Но ведь не в убийстве сознался.
— Он же стрелял. Кто, кроме него…
— Вот это нам и надо выяснить. Значит, был третий выстрел. Пусть ваши молодцы поищут револьвер. Наш подозреваемый, если он задумал убийство, мог купить еще один. Хотя, скорее всего, он от этих выстрелов сам перепугался и, как выражались наши предки, сиганул, аки заяц, неведомо куда. Или же наоборот: выстрелил в глаз намеренно, чтобы запутать следствие.
— Как же все было?
— Понимаю ваше нетерпение, но ради того, чтобы выяснить это, мы сюда и приехали.
Иван Дмитриевич склонился над трупом, осматривая рану.
— Мне кажется, это либо пуля, кою может извлечь наш доктор, либо что-то наподобие толстого шила. Распорядитесь, чтобы его увезли. Хотелось бы поскорее почитать заключение.
Пристав вышел.
— Представление начинается, — предчувствуя впереди немало неожиданностей, объявил Путилин, ни к кому не обращаясь.
Первой была вызвана на допрос в кабинет хозяина кормилица. Ее стройная, ладная фигура невольно притягивала взгляд. Путилин вспомнил сведения, полученные от пристава. Екатерина Прокофьева, двадцати трех лет, православная, уроженка Псковской губернии; муж, Степан Прокофьев, также проживает в столице, сапожник.
— Как живется в кормилицах? — приветливо произнес Иван Дмитриевич.
— Дак не жалуюсь, хозяева добрые, платят исправно, чего еще надо?
— А твой ребенок?
— Преставился. — Екатерина перекрестилась, на глаза навернулись слезы.
— Что можешь рассказать про сегодняшний день?
— Да что? Лаются наши господа почем зря, в деревне такого не видала. У нас если парень девку споганит, то батогов не убережется, а тут только слова, будто решили друг друга перелаять.
— Так что было сегодня?
— Не знаю, сколько раз барин Долбню с письмами посылал к молодому господину, но жутко ругались. А потом Порфирий Степанович сами пришли, в гостиной перепалку устроили. Я дверь открыла — и сразу назад.
— Алексей Иванович что делал?
— Ничего, — Екатерина подняла брови. — Сидел в кресле и криком исходил.
— Выстрелы слышала?
— Треск был, как будто ветку сухую сломали, крики, потом все стихло.