Воспитательница вышла из кабинета, не поднимая глаз.
— Каков подлец! — возмущался пристав. — Его приютили в семействе сестры, а он…
— Не удивляйтесь, — успокоил его начальник сыска. — Вот из таких людей и произрастают преступники.
— Я не нахожу слов.
— И не надо. Зовите Долбню, посмотрим, что за фрукт.
Слуга хозяина Долбня оказался высоким поджарым мужчиной лет шестидесяти с лишком. Седина не только покрывала его голову, но и проступала на небольшой бородке. Отутюженная, без единого пятнышка одежда говорила о прилежности и аккуратности слуги статского советника.
— Давно ли служите у господина Рыжова? — осведомился Путилин.
— Я начинал службу еще в семействе их отца Ивана Трофимыча, а после его безвременной кончины Алексей Иваныч взял к себе. По годам лет сорок уже в этом семействе.
— Каким человеком был Алексей Иванович?
— Добрейшей души был человек, таких в нынешний век осталось мало. Только вот… — умолк он на полуслове.
— Только что?
— Главной-то у них была Марья Степановна, он был у нее в руках.
— А она?
— Рассудительная женщина.
— Между ними бывали ссоры?
— Упаси бог! — привычным движением осенил себя крестным знамением старик. — Славная семья, четверо ребятишек. Ванечка, младшенький, еще ходить не научился. А как появился изверг этот…
— Вы о Порфирии?
— О нем, окаянном. Как приехал из Екатеринослава, так и началось. Бездельник, только и знал, что к девкам нашим приставать. Вот и Лизоньку испортил, к Катьке подкатывал, немку— и ту не пропустил. Вот тут раздоры пошли нешуточные. Хозяйка говорит: испортил девку, так женись, ежели ты честный дворянин. А он в ответ: а мы по обоюдной страсти. Тьфу, смотреть на него было тошно.
— Как прошел сегодняшний день?
— Я понимаю, вам надо знать, чем занимался Алексей Иваныч перед его неожиданным уходом?
— Совершенно точно.
— Суматошный, доложу вам, день. Мне пришлось нести письмо на квартиру злодея.
— Злодея?
— Как же называть молодого барина, если он загубил хорошего человека?
— А дальше?
— Когда принесли первое письмо, Алексей Иваныч мне давал распоряжения по поводу его отъезда в Варшаву. Он сделал пометку на письме и отослал вместе со мною, даже не читая. Нервничал — ему была неприятна вся эта история. Спокойный человек, доведенный до нервного состояния. Он и отослал с письмом меня. Порфирий Степаныч, как увидел надпись, побледнел и крикнул: «Посмотри, что этот надутый индюк пишет! Мол, подобная вещь не стоит ответа!» Схватил лист бумаги, что-то начертал и отправил со мною обратно. Добавил: пусть ждет в пять часов. Когда я воротился, Алексей Иваныч и Мария Степановна разговаривали с братом Лизы Егором, который пришел взять вещи сестры.
— Разговаривали спокойно?
— Да. Егор сокрушался, что так получилось. Вина, мол, на обоих молодых людях, он так и написал отцу. После его ухода хозяйка слегла с головной болью, а Алексей Иваныч продолжил отдавать распоряжения. Через полчаса, через четверть, не помню, явился изверг. Я ему сказал, что хозяин его примет в пять часов, как писано в письме, ни минутой раньше. Порфирий Степаныч аж пятнами пошел, чуть не с кулаками на меня кинулся. Оттолкнул, крикнул: «Не хочет, так я ему устрою!» и побежал в гостиную. Что произошло дальше, я не видел. Были выстрелы, молодой барин выскочил в расхристанном виде, оттолкнул меня и побежал по лестнице.
— Сколько выстрелов было?
— Не помню, но, наверное, три раза бухнуло.
— Три?
— Точно, три.
— А револьвер у Порфирия был?
— Не заметил, — с досадой ответил старый слуга.
— Скажите, а кто находился в квартире?
— Как всегда, кухарка, — начал перечислять Долбня, — кормилица Катька, наша немка Маргарита Ивановна… тьфу, Иоганновна, я и наша хозяйка Мария Степановна. Егор Дмитриев к той поре ушел.
— Понятно, позовите кухарку. Как ее звать?
— Мы Симой кличем.
Кухарка была плотно сбита, словно свежеиспеченная булочка, — чем напоминала о своем занятии. Пухленькие руки теребили передник. Остановилась на пороге, не зная, как себя вести.
— Проходи, Сима, проходи, не стой в дверях.
— Спасибо, — кивнула та и прошла в кабинет.
— Скажи, Сима, что сегодня ты видела?
— Да ничего. Я ж целый день на кухне, дел своих хватает. В хозяйских покоях не бываю, мне это ни к чему.
— Но все же?
— То, что господа с братом Марии Степановны в ругань ударились, так я от Катьки слышала, а так тишина и благодать. Хозяева наши смирные, добрые, голос на нас никогда не повышают. Подарки к Рождеству, как полагается.