Антону Николаевичу чрезвычайно не нравилось подобное поведение отца, и он несколько раз пытался проникнуть в его тайну то расспросами, то прослеживанием, но в первом случае получил от угрюмого старика самый внушительный отпор, а во втором — потерпел полное фиаско, потому что, выходя вместе с отцом, тотчас же терял его из виду, едва тому попадался извозчик; или если сам брал извозчика, то отец шел нарочно медленнее и в конце концов все-таки ускользал, иногда словно сквозь землю проваливаясь.
Разбитая параличом и прикованная к креслу мать получала крошечный доходец со своей уцелевшей усадебки, да он, Антон, зарабатывал уроками — вот и весь бюджет, на что семейство Крушинских должно было влачить свое существование.
Отец почти ничего не давал в дом. Зато, живя своей странной жизнью, и не пользовался ничем около семейного очага, кроме ночлега в своем холодном и мрачном кабинете. По наружности это был еще хорошо сохранившийся человек с красивым энергичным лицом, длинными усами, но с неприятным взглядом и недоброй улыбкой, намечающейся над рядом когда-то великолепных, а ныне сильно попорченных зубов.
Старуха-графиня была жалкое, полуидиотическое существо. С некоторых пор она предалась вязанию каких-то одеял, которых готовыми лежало около нее штук до двадцати, а в руках было двадцать первое. Она давно уже перестала замечать отсутствие и присутствие мужа, как вообще не замечала уже почти ничего из окружающих явлений. Только одни узоры вышивки и привлекали ее внимание, только на них она и фиксировала свой потухший взор из-под вдумчиво нахмуренных бровей.
В отношениях с матерью Антон Николаевич ограничивался, по причине ее болезни, только пожеланием доброго утра или покойной ночи, но отца он прямо не любил, потому что с каждым годом все более и более терял к нему уважение. Отец платил ему тем же, и в конце концов получилось так, что при встречах они обменивались только совершенно сухими вежливыми поклонами, как посторонние.
В тот день, ночь которого Антон хотел провести в угрюмом доме с целью убедиться в существовании чего-то сверхъестественного, незадолго до одиннадцати часов в дверь его комнаты кто-то постучал. Получив позволение войти, на пороге показался отец. Антон так и обомлел. За все время совместной жизни с отцом это было в первый раз.
— Здравствуй, — сказал Николай Прокофьевич, против обыкновения протягивая сыну руку.
Антон уже не удивился этому, потому что все вместе взятое для него было более чем удивительно. Затем Николай Прокофьевич опустился в кресло и пристально поглядел на сына из-под черепаховых ободков своего пенсне. Взгляд этот показался Антону более мрачным, чем когда-либо.
— Ты делаешь глупость, братец, и я как отец пришел предупредить тебя.
— Прошу вас объясниться, батюшка, я намеков не понимаю…
— Изволь… Я знаю, что ты решил сегодня провести ночь в этом доме… Так? Ведь я не ошибаюсь?
— Нет, вы не ошибаетесь.
— Это предприятие глупо. Лучшие умы признавали и признают, что на свете не все так просто, как кажется глупцам… Есть такие тайны природы, перед разгадками которых наш разум бессилен.
— Словом, батюшка, — досадливо перебил Антон, — вы верите в привидения и хотите предупредить меня «как отец», что общение с ними не совсем безопасно.
— Именно не совсем безопасно… C’est ie mot[2], — подхватил старик, делая особенное ударение.
— На это я позволю себе заметить, что вы напрасно трудитесь сообщать мне это, наши взгляды на этот счет разнятся.
— Да ты знаешь ли, — горячо начал Николай Прокофьевич, — что дом этот во всяком случае есть притон чего-то недоброго.
— Вот это-то недоброе мы со следователем и решились разоблачить.
— Разоблачить? Гм!.. Это глупо… Я как отец желаю тебе добра и поэтому предупреждаю… Наконец вспомни, что ты человек нервный и впечатлительный. Твой невольный испуг, может иметь серьезные последствия.
— Вы напрасно трудитесь, батюшка… Если я решил что-нибудь, то так и сделаю…
Николай Прокофьевич поднялся. Глаза его сверкали угрозой, губы побелели, а нижняя дрожала.
— Вспомнишь мои слова, что ты поплатишься за это, — сказал он с какой-то странной угрозой и вышел.
После его ухода Антон постоял посреди комнаты в глубоком раздумье. Все прежние подозрения его смутно всколыхнулись, и какой-то тайный инстинкт подсказывал ему, что они справедливы, что его отец — недобрый человек. В особенности странными показались ему этот внезапный визит и совершенно необъяснимый яростный взгляд. Что значит: он пришел предупредить его как отец?!..