— Поедем, Геся!
Та кинула какой-то странный взгляд на Медведева и встала. Иван Трофимович взял свою шубу, положенную на подоконник, купеческую фуражку и, отряхивая тулью, сказал:
— Так как, господа, новых делов пока нет, если будет что, мы в следующее собрание обсудим… Ведь нет никаких делов, граф? — обратился он к Крушинскому.
— Пока нет! — ответил тот.
— Прощайте, господа. — Иван Трофимович степенно поклонился и вышел с Гесей. Жучок завертелся на кресле и стал делать какие-то гримасы Медведеву, на что тот молча показал ему свой увесистый кулак, после чего урод сразу притих и даже опустил свою собачью физиономию. Этот несчастный был глухонемым, вдобавок ко всем своим остальным уродствам. Щедро, нечего сказать, наградила его природа.
Вслед за главарей шумно двинулась и вся компания. Некоторые взяли фонари и полезли в люк, где, очевидно, скрывался подземный ход, другие по двое и в одиночку пошли тем ходом, где впустила Крушинского толстая женщина. Вскоре трущоба совсем опустела.
Привидение
Выйдя во двор, Иван Трофимович пошел куда-то вглубь и через несколько минут возвратился в санках, запряженных маленькой бойкой лошадкой. Геся молча села с ним рядом, и они помчались в глубину темного жерла ворот, мелькнули под далеким фонарем и совсем исчезли.
Лошаденка неслась как молния. От такой бешеной езды у Геси дух захватывало, но она, как и все женщины, находила в этом быстром движении неизъяснимое наслаждение. Несколько минут они ехали молча. Наконец Иван Трофимович спросил свою спутницу:
— Зачем ты приехала сегодня, Геся?
— Чтобы повидать Медведева!.. — захохотала она.
— Не шути, а говори толком.
— Да я вовсе не шучу.
— Что же у тебя к нему?
— Это мое дело.
Иван Трофимович нервно передернул вожжами, отчего иноходец понесся еще быстрее. В душе его поднималась целая буря. Он любил эту женщину той сильной и глубокой любовью, какой славятся простые русские натуры, когда флегматичность прошибает стрела амура. Ничего особенного, впрочем, видимо, не произошло, но Зазубрин предчувствовал, что что-то происходит и что оно скоро откроется, откроется тогда, когда уже будет поздно, когда любимая женщина ускользнет безвозвратно.
— Послушай, Геся, — наконец сказал он, тяжело дыша, словно санки мчал не иноходец, а он сам. — Ты не хочешь жить со мной?
Геся повернула к нему облитое сбоку лунным светом свое красивое, но злое лицо и только улыбнулась, блеснув зубами. Улыбнулась и отвернулась.
— Не хочешь? — повторил вопрос Иван Трофимович.
— Дурак тот мужчина, который это спрашивает. Когда женщина захочет, она сама скажет ему это.
— А ты мне говоришь?
— Дурак!
Опять наступило молчание. Санки, сделав несколько поворотов, остановились наконец на пустынной улице перед деревянным домом, где Геся вышла, а Иван Трофимович, простившись с нею, заявил, что должен заехать еще в одно место и что вернется, по всей вероятности, уже на рассвете. Геся, ничего не сказав, вошла в калитку…
Вернемся теперь к Антону Николаевичу, который уже вышел на улицу и поздоровался со следователем и тремя агентами, отворявшими ворота угрюмого дома с целью провести там ночь в новых исследованиях, а главное — для окончательного разъяснения загадки таинственного явления. Все трое бесшумно вошли в дом. Было без десяти минут двенадцать.
— Не надо зажигать огня, — шепнул следователь. — Закройте свой фонарь! — обратился он к одному из агентов, что тот и поспешил исполнить.
После этого вся группа расположилась внизу у лестницы, в вестибюле, и Антон Николаевич, положив руку в карман, где находился револьвер, стал медленно подниматься по мраморным ступеням. Лунный свет, падающий из верхних окон, делал его силуэт похожим на тень.
В зале, куда он вошел, царил тот же голубой отблеск, бросая длинные причудливые тени от предметов и клетками ложась на дорогом мозаичном полу. Молодой человек сел в кресло, стоявшее как раз около входных дверей. Сел и задумался.
Как ни странно было его положение, в душе не было страха. Напротив, он ощущал какую-то тоску, словно ему невыразимо жаль кого-то в этом угрюмом доме. Кругом царила гробовая тишина. Группа людей внизу, в вестибюле, тоже словно замерла.
Расчет следователя, не верящего в возможность появления чего-либо сверхъестественного, был таков, что присутствие лишних людей может испугать мистификаторов и сеанс не удастся, тогда как осторожное появление одного человека в зале может только ободрить обманщиков.