Неподалеку, налево, был навес, под которым ютилась толпа провожающих родственников; она разбилась на группы по числу дрог и являла собой нечто очень пестрое. Тут были и бабы в платках, и женщины в шляпках с очень яркими украшениями, и мужики в тулупах, и виднелся даже какой-то франт в лощеной шляпе.
В часовне ожидали батюшку для общей панихиды. Гнусавый дьячок читал у окна, прикрыв почему-то одно ухо рукою; мигали тихие лампады перед образом крестной смерти, величаво занимающим против входной двери всю стену. На узеньких катафалках стояли штук семь гробов. Воздух был тяжелым: пахло ладаном.
Если отворить левую боковую дверь, украшенную изображениями архангелов, то вы очутитесь в подвале, отведенном для женских трупов, если правую — то в подвале для мужских.
И там и тут мертвецы были накрыты простынями, поверх которых виднелись черные кресты, нашитые во весь человеческий рост. Под этими мрачными низкими сводами было холодно, и тяжкое чувство западало в душу случайного посетителя. Тут он оставался лицом к лицу с величавым актом своего существования, и не было лица, которое бы не осенила глубокая дума при взгляде на безмолвные трупы под черными крестами.
Пройдя один из этих подвалов, можно попасть на площадку перед лестницей, ведущей во второй этаж главного корпуса маленького здания, туда, где снаружи видны гигантские окна, обращенные в сторону аллеи. Это прозекторский зал и больничный анатомический музеум. Тут каждое утро кипит ужасная работа. Снуют врачи, фельдшера и фельдшерицы в окровавленных фартуках. Прозектор с угрюмым лицом и безжизненно выпуклыми, как у филина, глазами копошится над деталями препаратов. Распластанные трупы и их части лежат на цинковых столах, в воздухе кислый запах дезодорации… В окна печально глядят на эту страшную работу мертвые обледенелые ветви.
— Сюда! — сказал следователь, входя с портфелем под мышкой в маленький боковой подъезд здания и отворяя дверь одного из подвалов.
Вахтер с шевроном на руке предупредительно бросился вперед и разом сдернул простыню с трупа, вид которого заставил Крушинского содрогнуться. Это было тело женщины без головы..
— Вглядитесь, — сказал спокойно следователь, — не найдете ли вы сходства с той, про которую мне рассказывали?..
Тело уже приобрело синеватый оттенок, очевидно начиная разлагаться. Не без трепета подошел к нему молодой человек, зажимая нос платком; после нескольких секунд пристального созерцания он, пятясь, отошел и сказал:
— Нет… это не она!..
— Вы утверждаете так твердо?
— Да… У той не было таких чахлых форм…
— А может быть, ночью при луне… вы не успели разглядеть…
— Нет, это не она! — повторил Крушинский, еще раз взглянув на труп.
Следователь вынул бланк и тут же на свободной скамейке записал что-то.
— Теперь посмотрите старика!
Вахтер распахнул дверь, все перешли площадку и очутились в другом, точно такого же образца подвале. Опять привычной рукой сдернул служитель полотно, и взору Крушинского предстала иссохшая фигура старика с широко зияющей раной около сердца. Голова его была действительно очень красива. Она хотя и имела в выражении лица своего что-то зверское и угрюмое, но черты его были замечательно правильны и очень напоминали линии профиля, виденного молодым человеком в окне угрюмого дома. На тех только лежала печать чудной души и глубокого, неизъяснимого страдания, а на этих покоился мрак злобы и жестокости.
— Да! Он похож на нее! — сказал опять Крушинский. — Весьма возможно, что это ее отец…
— Вы замечаете сходство? — быстро подхватил следователь и даже заглянул в лицо молодого человека, как бы желая по его выражению убедиться, что слух не обманывает его.
— Да, я нахожу большое сходство.
— Это очень важно! Для меня это раскрывает значительную часть загадки… Я теперь откидываю более половины своих прежних предположений.
Сказав это, следователь опять вынул из портфеля бланк и снова стал писать что-то на нем. Затем он дал расписаться Крушинскому. Как только тот положил перо, тотчас же кинулся из душного подвала.
Молодой человек почувствовал, что, останься он в нем еще хоть минуту, ему сделается дурно. Издали раскланявшись со следователем, он быстро пошел по направлению к воротам.
Он чувствовал, что все это дело имеет для него какую-то особенную важность. Словно оно одного его и касается близко, поэтому так сильно и бьется его сердце, так горячо работает мысль, перед которой стоит печальный образ девушки с молитвенно сложенными руками.
Вернувшись домой, он миновал нижние комнаты, в которых жили его отец и мать, и отправился к себе в мезонин. Он, собственно, не мог даже дать себе отчета, что такое с ним творится.