«Это кризис, — понял он. — Отвлекись! Не думай об этой проклятой улыбке! Думай… о любви. Итак, что ты можешь рассказать нам про любовь, Тед?»
— Я… я думаю… — нерешительно начал он. — Надрыв и страх, они, конечно, неспроста. Это все оттого, что любовь другого человека на дороге не валяется. Вот и цепляются за нее любыми способами. Если б можно было махнуть рукой и, сделав два шага, подобрать другую, то и отношение к любви было бы иным. Ею перестали бы дорожить, но, с другой стороны, она бы и сводила с ума меньшее число жертв.
— Ты умничка!
— С одной стороны, я, несомненно, умничка, — самодовольно прихмыкнул Тед. — Но с другой — тот еще глупо-чка…
Теду было стыдно за свое малодушие, свою глупость, свое ерничанье. Ва-банк-то он сыграл, да только выставил себя дураком, и если Линта была о нем невысокого мнения раньше, то теперь уж точно в нем только укрепилась: мужчина чуть ли не со слезами на глазах выпрашивает у нее сочувствия! Стоит ли рассчитывать на него в условиях, в которых она и ее родственники-подростки оказались? Ведь это был шут, а не защитник и не добытчик… Кстати, о добытчиках… Утром были съедены остатки пакетированных супов. Что ж, настал момент, когда Тед мог показать, что на него стоит рассчитывать. Что именно на него рассчитывать и следует!
«Что ж, покажем этим Классэнам, что и мы чего-то стоим!»
Тед сделал пару глубоких шумных вдохов и нарочито беззаботно воскликнул:
— Я на охоту! Жди меня к вечеру и поддерживай огонь. Поцелуешь меня?
— Я подарю тебе воздушный поцелуй, — скромно потупив глаза, ответила Линта.
— Воздушный?.. — Тед запнулся. — Почему воздушный?!
— Так гигиеничнее.
Рука Теда приветственно взлетела вверх. Он развернулся и демонстративно зашагал прочь, показывая, что ни воздушный, ни контактный поцелуй ему не требуются.
Он разыскал в хижине моток старой, но еще прочной бечевы, выпросил у Роймонда его щегольской трехлезвенный карманный нож и развязной походкой уверенного в себе супермена направился в лес.
«Что расхныкался, как дитя без титьки? — Когда Линты не было рядом, к Теду возвращался разум: судя по всему, присутствия Линты разум не переносил. — Ведь титька-то есть! Ну?! Вот титькой и занимайся. Зачем все усложнять?»
Только в такие мгновения мозг его функционировал так, как ему и следовало: как сигнальный маяк — четко и мобилизованно, выдавая именно те сигналы, какие от него и требовались. Тед даже тряхнул головой, сбрасывая остатки наваждения, в которое для него превращалась реальность в присутствии его подруги. Теперь можно было заняться самой насущной проблемой — пропитанием.
Заниматься ею Теду не хотелось. Он охотно согласился бы питаться до конца жизни одними пакетированными супами, а не бегать по лесу за смышлеными и ловкими зверями. Еще каких-то десять минут назад проблема поимки кого-нибудь из лесных обитателей казалась смехотворной: ему достаточно было дойти до опушки, и жареные зайцы, куропатки и утки сами попрыгали бы ему в руки. Но этого не произошло!..
Тед окончательно пришел в себя. Он вспомнил, чем ему приходилось перебиваться до появления Классэнов, и его передернуло… Кислица. Болотная ряска. Грибы и коренья, которые плотно набивали желудок, но от которых желудок частенько мутило. Безвкусные и сухие, как бумага, семечки тсуги. Иногда ему удавалось выгнать на берег рыбину или найти кладку микроскопических птичьих яиц, раздавить внезапно выбегающую под ноги мышь или сбить камнем зазевавшуюся белку.
Теперь, однако, мышами было не обойтись. Роль у него была уже не та: он более был не отшельником, смирившимся со скорой гибелью и поддерживающим в себе жизнь лишь по инерции, а главой коммуны, которой предстояло однажды перерасти в поселение.
«Надо завтра же начать строительство зимних срубов, — дал он себе указание. — Надо заложить десяток. Нет, два десятка домов. Улицу».
Тед застыл, рассматривая ствол ближайшего к нему дерева, в наросте на коре которого ему мерещилось лицо собеседника.
— Что-то со мной не то, — признался он стволу. — Несу полную чушь. Какие срубы? Чем их пилить-рубить? Какая улица? Я будто пьян, но об этом и не подозреваю. Это все, наверное, их супчики. Сами-то их не жрали, а мне скармливали! Недаром у меня после них желудок полный, а голова пустая. Не совсем пустая, разумеется, но вот мысли — пусты. Пусты… Они есть, но в них нет смысла. Ни в чем нет смысла. В жизни моей — нет. В мыслях моих — нет. Жизнь есть, мысли есть, а смысла нет! Вот как бывает, красавчик… Э, да ты не красавчик. Ты — какая-то бяка на коре. Фу!
Тед брезгливо поежился и направился дальше. Он задумал изготовить лук. Он уже видел себя вторым Робином Гудом — сражающим одной стрелой с полдюжины уток или пару-тройку мерзавцев. Мерзавцев в округе пока не наблюдалось, но Тед был уверен, что рано или поздно они объявятся.
Он остановился перед достаточно прочным, как ему показалось, но при этом податливым стволом рябины, привлекшим его подходящей кривизной. Рябина прошелестела что-то тихим голосом листьев, словно прося о пощаде, но Тед мысленно отмахнулся от ее мольбы и, надрезав лезвием кору и верхние годовые кольца, надломил ствол. Тот коротко хрустнул и с готовностью сломался — даже если в нем и была воля к сопротивлению, в нем не было силы.
Бечева, скрутившая палку, ради которой и было загублено деревце, мужественно загудела под пальцами, но Тед понимал, что упругости рябины и прочности веревки еще недостаточно для успешной охоты. Он вырезал из верхушки рябины прут и, заточив ему нос, пустил получившуюся стрелу в морщинистый ствол близстоящей тсуги. Стрела, пролетев несколько шагов, неуклюже клюнула дерево и со стоном упала на землю.
«Н-да… Опозорюсь по полной… Если какую живность и можно из этого подстрелить, то только если она будет из бумаги или пластилина».
Для серьезной охоты лук и стрела не годились — так, если только птичек попугать. Тед вырезал из нижней части ствола рябины древко копья и выточил в более тяжелом его конце ложе для наконечника. Хлипкое лезвие перочинного ножа в качестве наконечника не годилось, поэтому Тед двинулся в сторону восточной стены скал, чтобы разыскать там подходящий камень — тонкую, острую щепку, отвалившуюся от пластов базальта. У подножия скал такие осколки валялись в изобилии, будто кто-то накрошил их из баловства молотом.
Тед вновь углубился в размышления, но это не мешало его чувству самосохранения следить за происходящим вокруг. Внезапно он остановился, еще не осознавая почему. Но раз остановился, это был знак, что кто-то был рядом — своему чувству самосохранения Тед доверял.
Он приложил раковину ладони к уху. Звуки сразу усилились, а их картина обогатилась новыми. Где-то осторожно крался зверь. Тед прижался к ближайшему дереву и всмотрелся в просветы между стволами. Наконец его глаза выхватили двигающееся пятно. Это была самка чернохвостого оленя. Она шла прямо на него.
В нескольких шагах было подобие ямы глубиной фута четыре. Тед скользнул в нее, чтобы запах тела и одежды не выдал его присутствия. Каждые десять секунд он осторожно выглядывал из углубления, чтобы убедиться, что олень продолжает идти на него. Ладонь правой руки, сжимающей древко несостоявшегося копья, обильно орошала его потом, и Теду приходилось беспрестанно вытирать руку о рубашку. Пот заструился и по лбу и вискам, застилая глаза. Ужасно хотелось высморкаться — самовольно закупорившийся нос включился в адскую игру, начатую потовыми железами, и устроил ему настоящую пытку. Тед тяжело задышал ртом, нагнетая и так уже чрезмерное напряжение.
Олень всего в паре десятков шагов. Тед вжимается спиной в стену земли, приготовившись метнуть палку с наспех закрепленным на ней перочинным ножичком, как только неосторожный зверь появится у края ямы. Он готов в случае промаха сам броситься на оленя и рвать его зубами, как делают койоты. Вот он уже слышит сопение своей жертвы. Скорченные в усилии пальцы сводит судорогами. И тут…
«Что это? Выстрел?! — не поверил своим ушам Тед. — Или со скал сорвалась глыба?»
Выждав несколько секунд, он выглянул краем глаза из своего укрытия. Олениха билась в агонии на земле, и ей уже было не подняться. Тед огляделся в поисках стрелка и вдруг заметил спешащего к раненому зверю Нойджела.