«Интересно, туша так всю ночь и провисела? Странно, что до нее не добрался койот или какая-нибудь дикая кошка. Чем вообще эти умники думают? Можно решить, у нас тут оленей — несметные стада…»
Беспечность Классэнов была Теду не по душе, но еще больше его беспокоило то, что если поначалу он и пользовался у них неким подобием авторитета, то теперь, в результате этих мелких стычек, весь его растерял. Время решать вопросы конфронтацией еще не пришло, хотя такой путь разрешения противоречий и казался самым действенным и скорым.
Вернуть себе авторитет требовалось немедленно. И он готов был к самым решительным действиям. Но с чего начать?
«Вот завалю какого-нибудь крупного зверя. Без пистолета. Одним ножом завалю. А потом завалю и этого щенка. Одним своим авторитетом. Спокойно, без суеты и нервов. Иначе он войдет во вкус и будет стремиться унижать меня при каждом удобном случае. Это надо пресечь раз и навсегда. В нашей стае есть только одно место доминирующего; самца, и было бы смешно отдать его какому-то молокососу!»
Тед срезал новое древко под копье. Орудовать крепким, широким лезвием было удобно и приятно. В Теде зародилась уверенность в своих силах, и даже больше — он был окрылен. С копьем, снабженным таким лезвием, вернуться без роскошной добычи было немыслимо. Очень жаль, что здесь невозможно было набрести на мамонта или хотя бы носорога. Посмотрел бы Тед на выражение лица Нойджела после того, как притащил бы на себе в лагерь тушу мамонта! Да этот мерзавец застрелился бы! И все — пистолет его, Теда. Да, пистолет бы не помешал. Пистолет — вот, где крылся источник истинной уверенности в своих силах и возможностях…
Но где взять такого зверя, чтобы заменил собою мамонта? С этим, пожалуй, будет трудновато. Это надо как следует обмозговать…
Тед прилег у огромного пня, в объятьях корней которого обмозговывать самые сложные задачи казалось делом до смешного простым и комфортным. Солнце, просачиваясь сквозь далекие кроны деревьев, ласково трепало его по щеке, уверяя, что решений любой из его проблем — такое множество, такая бесконечность множеств, что с ними можно и не спешить. Нежное пение птиц вторило солнцу. Вторил заверениям солнца и сам Тед. Что он, в самом деле, не решит такой простенькой задачки? Да тут бродят такие стада оленей, что их можно брать голыми руками. Вот он только отдохнет здесь еще с четверть часика и пригонит домой стадо… три стада оленей. Нойджел от зависти удавится на своем галстуке, а Роймонд… Хотя черт с ним, с Роймондом — он раздражал Теда куда меньше своего братца. Роймонд мог пока не давиться. Тем более что в их ситуации дополнительная пара мужских рук была отнюдь не лишней. Правда, Роймонд — это еще один едок, но с этим…
Тед проснулся уже под вечер. Очень хотелось пить: должно быть, день, которого он толком и не увидел, был довольно жарким. По дороге домой он завернул к водопаду и принялся жадно втягивать в себя воду — пока живот не вспучился и не прервал экзекуцию ледяной водой, отозвавшись в боку резкой пульсирующей болью.
Тед осторожно приблизился к краю леса. Классэны дожидались его вокруг костра. На этот раз они о чем-то вяло беседовали, а не пребывали в привычной неподвижности истуканов. Они как по команде выжидательно привстали, едва он попал в их поле зрения. Теду стало неловко от того, что, возможно, они все это время хлопотали по хозяйству, с тревогой за его жизнь ждали его с охоты, а он так бездарно провел день…
Его походка неожиданно для него самого вдруг утратила легкость и пружинистость. В ней ясно читалась усталость не жалевшего сил в поисках куска пропитания человека. Особого артистизма Теду и не потребовалось: его тело все еще было разбито от долгого лежания на жесткой земле. На долю секунды Тед даже ощутил острый прилив жалости к себе. Впрочем, а почему бы ему и не изобразить некоторую усталость? Эти бездельники тоже вряд ли озаботились какими-либо делами — дел-то как таковых и не было: принеси воды да дров и валяйся целый день в траве.
Слегка приволакивая ноги и скривив лицо в скорбной маске крайнего изнеможения, Тед приблизился к костру.
— Как охота? — поинтересовалась Сантра.
— Нет здесь ничего, — уныло развел Тед руками, мысленно поздравив себя с удавшейся театральностью жеста. — Меня это не удивляет. Может быть даже, мы вчера с Нойджелом убили последнего оленя… Привет, дорогая. Дай чмокну тебя в щечку. Господи! Что это у тебя с лицом?!
Левый висок и скула Линты были сплошным пятном гематомы с парой рваных порезов.
— Я упала. Зацепилась ногой за лестницу и упала. Ничего страшного. Уже не болит. Садись есть. Ты, наверное, проголодался за день.
Тед опустился на колени рядом с Линтой и, прижав на несколько секунд ее вялое тело к своей груди, вновь поднялся на ноги, чтобы отрезать себе ломоть покрупнее от туши оленя. Он действительно чертовски проголодался, но насколько чертовски — ощутил только теперь, в присутствии источающего головокружительный аромат мяса.
— А вы что же, совсем ничего не ели? — Тед обошел тушу кругом и обнаружил, что к ней никто не притрагивался: за исключением нескольких кусков, которые он лично вырезал, она была цела.
— Мы ждали тебя, — пояснил Роймонд.
— Так не ждали бы, а начинали. Знаете же: семеро одного не ждут.
— Но нас только четверо.
Тед внимательно посмотрел в глаза Роймонду и остальным — в них не было и капли насмешки.
«Иностранцы какие-то, — мелькнула у него догадка. — Иммигранты. Поэтому ни черта и не понимают моих присказок. Поэтому и имена такие странные. Не Линда, а Линта. Не Найджел, а Нойджел. Ну, точно — немцы какие-нибудь или скандинавы. Потому и не улыбаются — у бедняг же чувства юмора нет совсем. Да, тяжело быть немцем…»
— Хорошо, давайте есть.
Тед срезал каждому по полоске мяса размером с ладонь и нетерпеливым жестом пригласил всех начинать трапезу. Сам он впился в оленину с мучительным наслаждением: с каждым проглоченным куском чувство голода притуплялось, а пресыщение только наступало, и игра двух этих ощущений была сладостной и мучительной одновременно.
Уже почти расправившись со своей порцией, Тед заметил, что никто не ест. Классэны только делали вид, что едят: методично жевали один и тот же кусок, но глотать его и не думали. При этом они бросали на него косые взгляды и как-то слишком уж пристально посматривали на Линту.
— Милая, почему ты не ешь? — с металлом в голосе спросил Тед. — Почему никто не ест? Что вообще происходит?
— У меня еще болит челюсть — трудно жевать, — пояснила Линта.
— Я не голодна, — заметила Сантра.
Братья с извиняющимся видом пожали плечами, но объяснять ничего не стали.
— Пойдем. Я тебя очень ждала…
Линта потянула Теда за руку в направлении дома, заговорщически хохотнув. Из-за ушиба ее привычная улыбка съехала куда-то вбок. Вместо раздражающей декоративности в ней появилась беззащитность. На глазах у Теда проступили слезы умиления. Он послушно поднялся и проследовал за своей возлюбленной на второй этаж.
Он ощущал неведомую, непонятно как возникшую связь с этой загадочной девушкой. Интимной близостью эту зарождающуюся нить можно было только разрушить. Поэтому Тед просто лег на спину и притянул к себе Линту. Она запрокинула голову на его распростертую руку и придвинула для поцелуя правую щеку.
— Слушай, хотел спросить… — Тед осторожно ткнулся губами в ее висок. — Такие странные у вас имена. Вы — иностранцы?
— Нет, не иностранцы. Имена в самом деле странные? Мы сами выбирали.
— Сами?! — Тед чуть было не вскочил от подобной новости. — А при рождении тебя как звали?
— У меня не было имени. Я его сама выбрала.
— А фамилия?
— Фамилия — это нам сразу дали.
Тед задумался, пытаясь найти логику в объяснениях Линты. Объяснения были, а вот логики — во всяком случае, той логики, которой он был вправе ожидать, — в них не было. Судя по всему, из-за ушиба у нее путались мысли и в своих спровоцированных травмой видениях она, вероятно, не только давала себе имена, но и сама себя рожала… Ладно — бог с ними, с этими именами…