— Клади в грузовой контейнер, — велел ему Арнольд Валентинович. Повернувшись к Козладоеву, он пояснил: — Багаж будет отправлен автоматически вместе с нашим пассажиром. Минут через десять-пятнадцать этого товарища пришлют обратно. Надеюсь, он нам расскажет, каково там, в светлом будущем. Давай, Михалыч, начинай обратный отсчет.
Бригадир Михалыч нажал красную кнопку. На пульте управления замигали разноцветные лампочки. Постепенно усиливаясь, послышался нарастающий свист. Вокруг кабинки перемещения возникло голубоватое мерцающее сияние. Внезапно все прекратилось и наступила мертвая тишина.
Арнольд Валентинович подвел Козладоева к кабинке и, приоткрыв дверцу, продемонстрировал, что бомжа внутри нет. Даже запаха от него не осталось. Грузовой контейнер также оказался пуст.
— Давайте отойдем в сторонку. Чайку попьем, — предложил Папа Сильверст. — Придется немножечко обождать.
Папино «немножечко» растянулось чуть ли не на полчаса. Наконец раздался громкий мелодичный звук гонга, и кабинка перемещения вновь замерцала голубоватым ореолом.
Глава 15
«Наружка» за Белоглазовым, к счастью, не обнаружилась. Тщательно проверяясь, Федор проводил Тофика до небольшого сквера. Там, сидя на скамейке, их поджидала Сидорова.
— За нами чисто, — сообщил Волк.
— А вот за мной, похоже, следят, — призналась Катя. — Кто-то пытался залезть в дом и затоптал все мои кактусы.
— Не бери в голову, — посоветовал Федор, как бы нечаянно наступив на башмак Тофика. — Наверняка шпана малолетняя пыталась чем-нибудь поживиться.
— Может, и так, — вздохнула Сидорова. — Ладно, проехали. Короче, вот что удалось мне выяснить. К сожалению, опоздали вы, мальчики. Продал Козлюк свои активы. И даже налогов не заплатил ни цента. Не знаю, нужна ли вам эта информация, но провернул он всю операцию как раз в канун кризиса. Думаю, наварил на продаже никак не меньше семидесяти процентов на вложенный капитал.
— Во шустряк! — восхитился Волк.
— Но как же так? — растерянно пробормотал Белоглазов. — У нас ведь все его документы.
— А зачем ему документы? — объяснила Катя. — Все данные о недвижимости, в том числе о ее владельцах, и так хранятся в соответствующем реестре. Акции вообще давно уже существуют только в электронном виде.
— Ну, и где же его теперь искать?
— Да где угодно, но только не в Штатах. Деньги Козлюк перечислил в офшор, а сам улетел в Никарагуа. Вот, собственно, и все.
— Финита ля комедия![9] — констатировал Волк. — Спасибо, Катюша, за хлопоты. А нам, похоже, пора в путь-дорожку. Что скажешь, брателло?
— Надо подумать, — ответил заметно погрустневший Белоглазов. — С пустыми руками возвращаться мне не резон. Пал Саныч этого не поймет.
— Ну, как знаешь, — хмыкнул Федор. — Лично я завтра отбываю на родину. Так что прощай, Катюха. Надеюсь, еще встретимся. Не зря ведь в песне поется: «Распрощаемся с тобою налегке. Может, свидимся когда-нибудь во сне…»
Ночью Тофику приснился сон. Вернее, это был не то чтобы настоящий сон, а что-то вроде воспоминания о былом. Вот перед ним в огромном зале торчит махина «перемещателя». Рядом виднеются Папа Сильверст с Козладоевым. У них за спиной Рома Хенкин, Михалыч и двое здоровенных «качков» из Люберец. В отдалении, как бедный родственник, скромно притулился у стенки Вася-душитель.
— Готово, — говорит Михалыч. — Можно принимать.
Люберецкие тут же подходят к кабинке. Один из них отворяет дверцу. Внутри виднеется молодой спортивного вида мужчина, облаченный в лиловый костюм.
— Давай выходи, — говорит ему один из люберецких. — Чего телишься?
— Не пойду, — отвечает мужчина. — Мне обещали, что сразу отправят назад.
— Раз обещали, значит, отправим. Выходи, не стесняйся, — ласковым голосом говорит ему Папа Сильверст. — Тебя как величать, мил человек?
— Гена.
— А я Арнольд Валентинович. Вот и познакомились. Расскажи-ка ты, Гена, откуда и зачем к нам пожаловал?
— Оттуда, — показывает Гена пальцем в потолок.
— Из космоса, что ли?
— Не, из будущего.
— Ты вообще-то помнишь хоть что-нибудь?
— Помню, конечно. Помню, как бомжевал. Вот этих двоих помню. Они мне бухло наливали. Потом помню, как в больничке очнулся.
— Так-так. И чего дальше?
— Ну, лечили меня. Сказали от цирроза и еще от чего-то. Велели больше не пить.
— Долго лечили-то?
— Да нет, не долго. Думаю, месяца два, не больше.
— И что потом?
— Потом Москву показывали. Все у них чистое такое, ухоженное. Домов много новых понастроили. А бомжей там совсем не осталось. Мне тоже дали квартиру. Двухкомнатную в Медведково. Пособие назначили по безработице. Учебу предлагают, чтобы на работу устроиться. Но я лучше пенсии дождусь. Мне ихнего пособия во как хватает!
— А годков тебе сколько?
— Пятьдесят шесть.
— Ладно, отдыхай. Мужики через часок аппаратуру настроят. Снова полетишь в свое светлое будущее…
Тофик Белоглазов, встрепенувшись, присел на кровати. Сновидение, похожее на документальную видеозапись, явно ориентировало на то, чтобы выбросить из головы бесплодные сожаления о несбывшемся. Ну, словно он уже почти достроил дом и внезапно сообразил, что котлован под фундамент с самого начала следовало копать совсем в другом месте.
Конечно, Семен Евгеньевич Катышев, когда-то занимавшийся недвижимостью, наверняка смог бы подсказать, как с помощью, допустим, липовой доверенности «втюхать» документы на Ванькино имущество каким-нибудь богатеньким «новым американцам». Увы, Семен Евгеньевич приказал долго жить. Хорошо ему — отдыхает себе на Троекуровском погосте и ни о каких проблемах не ведает.
«Утро вечера мудреней, — подумал Тофик, смачно зевнув. — В конце концов отрицательный результат — тоже результат, причем достаточно конкретный. И вообще, на кой хрен гоняться за каким-то Козлюком, когда столько еще потенциальных клиентов ждут на родине отправки в светлое будущее?»
Глава 16
— Долгую жизнь довелось мне прожить, — говорил Белоглазову мудрый Папа Сильверст. — Много было в ней и хорошего, и плохого. И открылось мне то, что многим понять не дано. Зачем, например, люди воруют? Ясное дело, чтобы получить материальные блага, не утруждая себя общественно-полезными деяниями. А вот стоит ли самому воровать, ежели за тебя, для тебя и во благо всего народа это могут сделать другие? Оглянись вокруг. Кто нынче ворует? Больше всех воруют те, кто должен следить, чтобы другие не воровали. Помню, в одном старом фильме показывали, как в коммунальной квартире какому-то мелкому жулику жена его тайком варит на керосинке борщ с говядиной. Это чтобы соседи не задавались вопросом, на какие шиши семья каждый день мясо трескает. В наше время такого, конечно, не встретишь. Сидит в своем кабинетике мелкий чиновник, бумажки визирует. А в собственности у него чего только нет. Одна лишь машина, на которой он разъезжает, стоит больше его зарплаты за десять лет беспорочной службы. Он, конечно, мелкая сошка. Страшно подумать, сколько денег народных оседает в карманах тех, кто повыше. Это еще Петр Великий сообразил, что начальников разных надо почаще менять, а еще лучше — вешать. Как им ни плати, все равно со временем связями обрастают, ходы узнают. Мастеров распила и виртуозов отката к себе приближают. С ихних ладоней и кормятся.
— Я бы сравнил эту братию с роем клещей, присосавшихся к изнемогающему телу отчизны, — заметил Тофик.
— Правильно мыслишь, сынок, — похвалил его Арнольд Валентинович. — Как, например, борются с ними наши правоохранители? А почти никак. Долгие годы доказательства собирают. Их потом, эти доказательства, в пух и прах разносят на суде адвокаты. Если даже удается что-нибудь доказать, ну и что? Пять-семь лет общего режима — это разве срок? Особенно с учетом того, что за хорошее поведение осужденных по таким статьям выпускают по УДО годика через три, а то и раньше. Выходит такой козел на свободу и радуется, что жизнь удалась. Квартиры, машины, дачи — все имущество у него на родителей, на жену и детей записано. Сам он вроде бы гол как сокол, хотя у него миллионы в заграничных банках отложены. И никто ничего с ним поделать не может. Знаешь почему? Да потому что древней мудростью пренебрегаем. В одной старинной китайской притче, например, повествуется, как тонет в речке богатый и жадный мандарин. Так у них начальников называли. Люди с берега кричат ему: «Дай руку, мы тебя вытащим». А он барахтается, вот-вот утонет, а руки все равно никому не дает. Подходит умный человек и моментально решает вопрос. То есть сам предлагает пострадавшему: «Возьми мою руку, несчастный». А государство? Оно говорит: «Отдай, что украл, а я тебя еще и накажу по закону». Какой дурень отдаст наворованное при таком-то раскладе? По уму надо бы сделать так, чтобы стимул обрисовался. То есть чтобы возникла позитивная мотивация.