Могло бы показаться странным, но в ответ на лавину телефонных звонков обеспокоенных американских налогоплательщиков, ученые мужи только разводили руками. Дескать, сами, блин, ничего не поймем! Вот и выходит — оплошали ребята. Не в состоянии оказались они дать вразумительное научное объяснение упомянутому природному феномену. Спрашивается, и чему только учат в хваленых ихних колледжах и университетах?!
Тем временем на Чукотке регулярно стали наблюдаться дивные бледно-розовые рассветы, восхитительные и нежные, как застенчивая улыбка студентки-первокурсницы, которой приснилось под утро что-то эротическое. Такая улыбка, часто появлявшаяся на Айкиных устах, сводила с ума Пантелея Ягодкина. Нет, он, конечно, по-прежнему совершал над тундрой длительные перелеты. Надо ведь кому-то развозить почту и пенсии. Только теперь неудержимая сила постоянно тянула его обратно к стойбищу, где поджидала Пантелея красавица-жена с двумя прелестными крошками — мальчиком и девочкой.
Тем временем в Анадыре тот самый малый, что скупал на Чукотке все подряд, превратился с некоторых пор в большого начальника. Можно даже сказать — в хозяина здешних мест. Чукчам, однако, да и самому Пантелею было сие как-то без разницы. Кто бы там ни был начальником, тундру-кормилицу в кармане унести все равно не получится. А звали начальника Иваном Анисимовичем Козликом. Смешная, конечно, фамилия. Тем более что с каким-нибудь милым игривым козленком не было у него абсолютно ничего общего. Скорее, похож он был на большого упертого козла. На того, которого, сколько ни корми, все равно в чужой огород тянет — соседской капустки на халяву похрумкать.
Ох, и намучился с ним Пантелей, с этим Козликом! То ему, паразиту, оленина, видишь ли, костлявая. То, понимаешь, шкурки песцовые не того колера, что на пушном аукционе нынче в цене. Еще хуже обстояли дела с платежами за чукчин товар. Дело в том, что уж очень не любил платить жмотистый Козлик. Канючил, поганец, одно и то же. Кончились, мол, у него рублики. Бери, дескать, водочку или пиво, пока другие не расхватали.
А на кой хрен чукчам бухалово? Им бы денежку наличную, чтобы, значит, детишкам подкинуть. Ведь после введения в школах единого госэкзамена, почитай в каждой чукотской семье кто-нибудь из ребятишек нынче в университете, а то и в академии учится. А в Москве, Санкт-Петербурге или, допустим, в Пекине жизнь, однако, известно какая. В смысле соблазнов. Дензнаки-то у ребят из карманов словно сквозняком выдувает. Вот и шлют в тундру письма родителям. Подкиньте, мол, сколько сможете, а то стипендии совсем не хватает. Впору уж не на лекции ходить, а на паперть садиться за подаянием. Эх, молодость, молодость!
Папа Сильверст перебрался-таки в тверскую глубинку. Пасеку завел, яблони посадил в саду. Коллеги частенько навещают его, не забывают старика. Сигизмунд Артурович тоже попросился было на заслуженный отдых. Увы, не отпустила его братва. Почти единодушно (при одном воздержавшемся) проголосовали соратники за то, чтобы остался он на своем посту. А вот Хана на выборах прокатили. Избрали вместо него Мамеда Нахичеванского. Кадровыми вопросами он как раз нынче ведает.
Не остался внакладе и Тофик Белоглазов. Он теперь не просто член Верховного Совета, но и заместитель председателя. Одним из первых решений Совета, инициатором которого стал лично Тофик, явилось создание группы консультантов. Возглавил ее уволенный в запас Федор Феликсович Волк. Туда же вошли Максим Максимович и Михаил Самойлович Иткис вместе с Цилей Моисеевной.
Все бы хорошо, только вот на фоне всеобщего благоденствия, а также бурного промышленного, сельскохозяйственного и социально-культурного роста, принялись вдруг бесследно пропадать видные региональные и федеральные чиновники. Некоторые даже с женами и любовницами. Либеральная пресса, конечно же, моментально подняла вой, однако вскоре заткнулась без какого-либо вмешательства со стороны или сверху.
Самое удивительное, что никто из родственников упомянутых лиц с заявлением об их исчезновении в правоохранительные органы так и не обратился. Однако прокуратура по просьбе Пал Саныча все-таки инициировала дознание. Оно-то и позволило установить странное совпадение, роднившее всех «потеряшек». Каждый из них перед тем, как куда-то слинять, успел распродать все свое имущество.
— Ну, и ладно, — произнес Пал Саныч, выслушав на совещании доклад прокурора Магаданенко. — Раз уж нету тела, значит, не будет и дела. Все свободны… пока. Но попрошу не расслабляться.
Алексей КУРГАНОВ
КАРПАТСКАЯ САГА
Разведгруппе «Юрий» — младшему лейтенанту, Николаю Александровичу Сухову, сержантам Фильчагину, Малышеву, Гоменко, чеху Янушу Швабу, — действовавшей в горах Северной Моравии осенью 1944 года, посвящаю
В Карпатах в самом разгаре осень. Ночные заморозки хотя и не пробирают до костей, но все равно не дают уснуть, и, ворочаясь под стылым ноябрьским небом, долго выдавливаешь из себя нарастающую усталость и сосущую под ложечкой неуемную тоску. И только-только забудешься в настороженном, зыбком полусне-полудреме, только глаза сомкнешь, а за антрацитово-черными лесными вершинами уже начинает хмуро синеть: солнце встает, подъем, ребята, не дома… Оно, солнце, еще долго прячется там, за вершинами, не решается нарушить этот древний покой, это сонное царство, а вставать все равно пора, пора… Дом… Где он, дом? Остался ли цел? Кто знает… Пушистый иней, нежнейшее создание, быстро исчезает под негреющими лучами и блестит матовой, запотевшей росой. Унылая пора, очей очарованье…
Егеря преследовали группу уже третьи сутки. Прицепились они на той распроклятой развилке дорог, куда должен был выйти на связь человек из Первого словацкого корпуса, но связной так и не появился, зато через час после условленного времени из-за стены плотного кустарника, росшего вдоль дороги, в котором находился дозор группы — сержант Пономаренко, — тихо, кровожадно-сыто урча мощными моторами, выкатились три крытых, выкрашенных в болотный цвет грузовика, из которых шустро посыпали мелкие, такого же болотного цвета фигурки с напряженно прижатыми к бокам локтями. Пригибаясь к земле, они деловито натренированно разворачивались в широкую цепь. И ни команды, вообще ни звука… Эти ребята все понимают и без команд. Натасканные, это без сомнений…
Фокин, не выходя из тени, наклонил лобастую, седую на висках голову. Бросил настороженный взгляд на опушку леса, где и начинался этот коварный кустарник. Там, на опушке, находился Пономаренко. Проглядел? Испугался? Убит? Ведь думал двоих послать, думал…
— Перехватили, — то ли спросил, то ли подтвердил появившийся рядом Мишка Шленцов, гвардии сержант, высокий, худощавый, «прогонистый», как говорили у Фокина в родной деревне, парень с одесской Якиманки.
Фокин недовольно поджал губы.
— Командир! — Мишка подбросил в руке диск от ручного пулемета. — А?
— Отставить, — устало сказал Фокин. — Не расстраивайся. Стрельбы впереди много. Так запросто они нас теперь не отпустят… — И снова вгляделся в опушку: эх, Пономаренко, Пономаренко, неужели они обманули тебя, Пономаренко? Ты же хитрый, Пономаренко! Ну как же так…
Группа уже была на ногах, заученными жестами забрасывала за спины вещмешки, оружие, поворачивалась к командиру. Фокин глубоко вдохнул прохладный, пахнущий лиственной прелостью воздух, прищуренными глазами впился в расходящуюся широким обманчивым полукругом цепь егерей. Именно на этом обмане три месяца назад попалась группа Хотько из разведотдела армии. Хотько не рассчитал радиуса, выскочил аккурат на их левый фланг, о чем позже через словацких партизан и сообщил единственный оставшийся в живых хотьковский разведчик, угрюмый старшина с нерусской фамилией.