Несколько долгих минут из нашего дома не доносилось ни звука, потом я снова услышала сопение Рыбы и его слегка гнусавый голос:
– Знатно спрятала, шельма. Ни в жись бы не нашел.
Давление ноги слегка ослабло, а потом вожак удовлетворенно хмыкнул.
– Ну вот, хорошая девочка. Может, и оставим тебя в живых за такую говорливость, да парни? – он тоже хохотнул, коротко и довольно. – Но я-то точно хочу проверить, какова начинка у таких дерзких милашек! – я подумала, что в следующий миг ублюдок стащит с меня штаны, но вместо этого он снова обернулся к своему дружку: – Чего там еще хорошего есть? Нашел добра?
– Неа, – презрительно сплюнул тот. – Вот разве что сам фургончик я б прихватил.
– Эт само собой. Вытряхивай оттуда сопляков, про которых Лут говорил. Двое их там?
– Двое, ага. Хромой да малой. О чем только думала эта дура... – в его голосе мне послышалась не то досада, не то насмешка, а, может, и то и другое разом. – Только хромой ей богу странный. Блаженный какой-то или вообще не в себе. Сидит, в пустоту таращится.
– Пусть тогда на свою подружку таращится, небось такое ему понравится. Поди выкинь убогого из фургона. И младенца тоже. А потом запрягайте с Элом телегу. Сейчас я с этой киской тут закончу, да назад поедем. Чего тянуть-то... Куш хороший, конечно, только нам сегодня еще к Замшелой Башне надо успеть. Далековато, да еще и туман, смотри-ка сгущается. Вон, уже и леса почти не видно.
От ярости и страха я зарычала, точно и правда обернулась дикой кошкой. Попыталась извернуться и укусить гада за руку, но он легко, точно ребенка, смял, скрутил меня и приложил тяжелой затылку.
– Строптивая какая... Ишь ты! Ничего, сейчас угомонишься.
Слова доносились будто сквозь одеяло. Страх превратился в ужас, и этот ужас оглушил крепче удара, прилетевшего в голову. Я чувствовала, как главарь тащит меня куда-то в сторонку, не иначе, как на самое видное место... чувствовала, но руки мои и ноги словно налились расплавленным металлом, стали тяжелыми и безвольными.
Не осталось сил.
Я поставила на кон все и все проиграла.
Дай бог, если нас троих оставят живыми...
– Смотри, киска, вот и твой дружок! – грубая рука дернула меня за волосы, задирая лицом кверху, и я увидела, как гнусавый Рыба вытаскивает за шиворот моего верного спутника. Подмышкой другой руки он держал испуганно орущего Рада. Но если мой сын всем видом показывал, как ему страшно и плохо, то Вереск и правда выглядел так, словно разум покинул его.
И я поняла, что рада этому. Уж лучше так, чем если бы он увидел то, что меня ждало. Впрочем, в густом тумане я почти не различала лица мальчишки, видела один лишь его силуэт – такой тонкий и хрупкий рядом со стоящим рядом разбойником. Еще мгновение – и ублюдок столкнул его со ступенек на землю. Вереск свалился в траву, еще помнившую тяжесть моего придавленного тела, и остался лежать там неподвижно.
«Прости... – успела подумать я, когда главарь с треском рванул мою рубаху. – Прости, Каи...»
Потом туман уже сгустился так, что я перестала видеть даже собственные сапоги.
И в этом тумане раздался громкий, исполненный ужаса крик.
10
Кричал один из разбойников.
– Да чтоб тебя! – главарь тут же выпустил мой ворот из своей горсти и быстро распрямился. – Что за дрянь тут творится?! Сумарь, чего ты орешь?!
Никто ему на ответил, зато с другой стороны раздался тихий стон и жалобное поскуливание. Потом закричал еще кто-то. Послышалось испуганное ржание лошадей и стук копыт, как будто они все разом разбежались кто куда. Топот ног я услыхала тоже, равно, как и удар от падения на землю. Не видно было вообще ничего – молочно-сизая пелена окутала мир, словно где-то там снаружи сидел огромный паук, а мы все оказались в надежном коконе из его паутины. Зато страх стал почти осязаемым – я чувствовала его кожей, и волосы шевелились у меня на загривке. Вот только этот страх словно касался меня лишь краем, дышал в спину, но не трогал. Зато с умом происходило что-то странное – я осознавала все происходящее, понимала, что мне нужно поскорее найти своего ребенка, покуда с ним ничего не случилось, но думала я об этом отстраненно, словно все происходящее было сном... к тому же не обо мне, а о какой-то другой девчонке. Да и тело по-прежнему оставалось тяжелым, чужим. И потому, вместо того, чтобы встать, я так и продолжала сидеть, таращась в молочную пелену. Пока мир вокруг сходил с ума, оглушал меня криками, бранью и непонятными звуками ударов сама я словно стала частью этого тумана, завернулась в него, укрываясь от страха и боли...