– Не знаю, что делать, – честно призналась я, когда мы разбили лагерь. Распряженные лошади с радостью жевали траву, а сами мы сидели у ручья и смотрели на то, как течет прозрачная говорливая вода. Рад, лежа у меня на коленях, зачарованно тянул руки к прозрачным струям. Здесь было славно, пахло прелой землей и свежими травами, солнце роняло длинные теплые лучи сквозь молодую листву. Мир казался удивительно безмятежным и тихим. Словно и не было этого страшного утра, словно все это нам только приснилось...
Вереск отдыхал, прислонясь спиной к стволу старого дуба. Глаза его были полуприкрыты, а лицо по-прежнему оставалось слишком бледным. Место для стоянки нашел именно он: еще в деревне выполз ко мне на возничью скамью и подсказал, где свернуть в нужный момент. Сама-то я и не догадалась бы, что надо объехать монастырь по едва заметной дорожке, а потом съехать в ложбинку меж холмов, где скрывался этот уютный небольшой лесок. Пока лошади весело цокали в сторону деревьев, мне казалось, мальчишка уже почти пришел в себя – вон, хватило же у него сил, сползать до кустов! – но здесь, у ручья, я поняла, что он все-таки изнурен до предела. Жалость у меня в сердце мешалась со злостью: ну зачем надо было так себя уделывать! Что, не мог обойтись малыми мерами? Оставить в живых главаря с моим кимином за пазухой, себе сохранить силы и ноги... Но вслух я ничего такого не говорила.
– Жить дальше, – сказал Вереск, не открывая глаз. – Как до этого жили. Ловить рыбу, делать полезные вещи на продажу. Ехать, куда хочется.
Меня всегда удивляло, насколько непредсказуема была его речь – то он спотыкался на каждом слове, а то вдруг говорил целыми фразами, не добавляя ни одного лишнего звука, как все нормальные люди.
– Я в степь хочу... а там рыбу ловить особо негде.
– Значит, по’оедем в степь.
– Тебе совсем без разницы, куда, верно?
– Не’ет. Но мне важно быть с тобой, – он опустил руку в воду, позволяя прохладным струям омыть худые длинные пальцы. Взгляд его был прозрачным и далеким, почти как у моего сына, который не мог оторваться от воды. Вновь поразившись их необъяснимому неуловимому сходству, я вдруг аж дернулась от внезапной догадки.
– Слушай, Высочество поминал, будто бы у каждого мага есть своя особая сильная сторона... У кого-то и две. А что если Рад, как и ты, будет черпать свою силу от воды?
Вереск улыбнулся, и я поняла, что это первая его улыбка за последние два дня.
– Все мо’ожет быть.
Я вздохнула и вернулась мыслями к более близкому будущему.
– Как думаешь, надолго с тобой эта хворь?
Улыбка тут же исчезла.
– Не знаю.
Что ж... Этот парень, конечно, готов идти за мной хоть на край света, но... тащить его в степь такого? Всего вероятней, нам стоило развернуться в другую сторону и поехать как можно скорее к Таронским горам, а оттуда – в Янтарный Утес. Что бы он там ни говорил, однако жить безногим радости мало... А дядя Фарра точно сможет ему помочь. Мне он всегда казался славным малым, на которого можно положиться.
Но боги как же не хотелось возвращаться в Закатный Край! Это совсем, ну совсем не входило в мои планы!
– Ладно. Жратва у нас покуда есть. И даже вино. Останемся здесь на несколько дней. Подождем. Если тебе не отлегчит, поедем к Патрику.
В конце концов, что стоят пять минут позора при встрече по сравнению с возможностью вернуть этому дурню возможность ходить? Да и сына я бы хотела показать Патрику... Просто так, на всякий случай.
Вереск ничего не ответил, но я почувствовала волну благодарности, исходящую от него.
Эх, котеночек...
Неужто он правда думал, будто я способна ценить только с в о юсвободу?
14
Редкой была ночь, когда Рад не будил меня хотя бы раз. А то и два. Он требовал грудь столь часто, что порой я готова была проклясть тот день, когда этот маленький засранец появился на свет. Но никогда не отказывала ему, знала – этому парню нужно есть за двоих, чтобы вырасти большим и сильным, как Фарр. Или хотя бы как его бестолковый синеглазый папаша. Словом, я привыкла просыпаться от малейшего шороха, от одного намека на писк. Только в этот раз, как и все последние ночи, разбудил меня вовсе не мой сын...
– Нет! Нет! Не надо! – тихий стон Вереска перешел в жалобный крик.
Я быстро встала с постели и присела на край откидной лежанки, что служила кроватью моему другу. Он весь дрожал и дышал загнанным зверем – хрипло, прерывисто. Страшно.
– Тихо, тихо, все хорошо, – я положила обе руки ему на виски и сдавила легонько. Опыт прошлых ночей показал, что так он просыпается быстрее всего. – Ты здесь, со нами. Все хорошо...
Говорила, а сама даже не размыкала глаз: так сильно, так невыносимо мне хотелось спать. В этот момент я не знала, какого чувства во мне больше – жалости или злости.