Я молча допила отвар и снова легла в постель, отвернувшись лицом к стене.
– Ты такой добрый... – глухо сказала, глядя на гладкие доски, отшлифованные, наверное, лучшими мастерами Закатного Края. – Зачем ты такой добрый, Вереск? Я никогда не смогу вернуть тебе даже половину того, что ты мне даешь. Лучше бы ты ушел сейчас, пока еще не поздно. Пока Рад не научился любить тебя, пока не начал называть отцом.
Сказала и замерла в ужасе, страшась, что он и в самом деле уйдет. И тогда я действительно, по-настоящему останусь совсем одна.
Пару мгновений в фургоне висела тишина, и она была даже хуже громких звуков.
– Тут каша сва’арилась. С рыбой. Ты сейчас бу’удешь есть или дождешься, по’ока остынет? – звонкий голос Вереска был ровным и совершенно таким же, как обычно. Я улыбнулась сквозь слезы. – Кто тебе кашу-то сварит, если я у’уйду?..
6
Никогда не любила рыбу, но ничего лучше у нас не было. Я зачерпнула полную ложку густой пшеничной каши, в которой мелькали кусочки белого рыбьего мяса, и отправила ее в рот. Это было на удивление съедобно, как и все, что готовил Вереск.
Он быстро всему учился. Очень быстро. Этот юный колдун хоть и не был знахарем, но, как и его гадина-сестра, тоже неплохо разбирался в травах. Вскоре после нашего отъезда из Эймурдина он наловчился варить харчи не хуже меня. А может и лучше... ведь в последнее время я и правда начисто утратила интерес к еде и, кабы не Вереск, наверняка б жевала прошлогодние сухари из запасов Айны, запивая их первым попавшимся вином.
– Вкусно, – сказала я ему, утирая рот. – Чего ты туда засунул сегодня, что я почти не ощущаю рыбную вонищу?
Вереск улыбнулся.
– Да так... Всего лишь ти’имьян и немного лугавки.
Дверь фургона была открыта, впуская внутрь свежий утренний воздух и солнечный свет. Один из лучей падал прямо на белую макушку моего друга, от этого его седые волосы казались такими же золотыми, как у Лиана... Я моргнула, прогоняя призрак прошлого, которому не было места в нынешнем дне. Пусть этот говнюк снится мне сколько угодно, наяву-то я помню, чего стоили все его обещания!
На самом деле Вереск вообще на него ничем не походил. Ни лицом, ни голосом, ни повадками. Слава всем богам! Он не умел разжигать огонь взглядом, не умел лечить, ничего не знал о мире и о женщинах... Тем лучше.
Доедая кашу, я с ужасом вспоминала вчерашний вечер и свою попытку сделать из него еще одну затычку для раны в своей душе. Какое же счастье, что мне это не удалось!.. Я знала, всегда знала, что глупый мальчишка влюблен в меня до беспамятства, но, видят боги, он заслуживал лучшего, чем стать неудачной заменой тому, кого я хотела на самом деле.
Мне было известно слишком хорошо, насколько это больно, когда ты просто занимаешь чье-то место, веря, будто нужен на самом деле. Жаль, что пришлось остаться без кожи и с младенцем на руках, чтобы понять это.
Зиму мы провели в Феррестре. Это не лучшее время, чтобы ехать в степь с таким довеском в колыбели. И я честно пыталась жить, как предложил бородатый Марк – сидеть на заду ровно и не дергаться. Но мне слишком давно не приходилось бывать в этой стране... я ощущала себя здесь чужой. Слишком привыкла к степи и ее простым нравам. Там никто бы не стал смеяться над увечными ногами Вереска и бормотать у меня за спиной про байстрюков без отца. А здесь... здесь все оказалось гораздо сложней, чем я думала.
Покинув Эймурдин, мы поехали в сторону юга. Там и впрямь всегда можно сыскать местечко, где жизнь обходится не слишком дорого, а еда валяется под ногами. Ну... почти. Но с таким маленьким ребенком, которому все время нужно внимание, много ли я могла сделать чего-то стоящего? Мой сын родился до срока, и хоть он оказался сильным и живучим, ему требовалось почти все мое время. Пока он не подрос хоть немного, не окреп достаточно, чтобы я перестала вздрагивать, уже и зима миновала. Мы жили то вблизи одной деревни, то около другой, то забирались подальше от людей, чтоб никакая падаль не тыкала пальцем в железки на ногах Вереска. Другие мальчишки часто потешались над ним, а как-то раз и вовсе поймали по дороге к фургону и ради смеха толкнули увечного в канаву. В тот день я отправила его купить продуктов у местных хозяек... Больше так не делала. Он вернулся грязный с головы до ног, и мне еще два дня мерещилось, что свежее молоко тоже пахнет свиньями и выгребной ямой. В тот день мы сразу снялись с места и ехали, пока не наткнулись на небольшое озеро, сплошь заросшее рогозом по краю. Я нагрела воды в большом котелке и долго отмывала беловолосую голову. Тогда и нашла эту его золотую прядь... Сама не знаю, отчего прикосновение к ней прошибло меня ознобом. Словно увидела нечто совсем тайное, чужое, настолько сокровенное, что об этом и говорить не след.