Пока я копалась в размышлениях, ветка ощутимо прогнулась подо мной. Какой-то нечеловечески сильный адреналин загнал меня на нее. Теперь было дико страшно не то, что спрыгнуть с нее или слезть, даже от простого взгляда в кромешную темень внизу леденела кровь в жилах. Боясь сделать неправильное движение и лишний раз вздохнуть, я по чуть-чуть стала ползти назад, до побелевших костяшек впиваясь пальцами в кору.
Тихий треск, оглушительный в полной тишине, — и я с замеревшим сердцем машинально сделала выпад вперед. Пролетела пики на заборе и грохнулась прямо на аккуратно подстриженный газон.
Сцепила зубы, чтобы не заскулить от боли. Из глаз брызнули слезы, я перекатилась на спину — весь правый бок стал сплошным болезненным очагом. Терпеть надо, терпеть. Быть сильной. Невыносимо… Боль ломала самообладание изнутри, разрывала его на мелкие клочки.
Меня накрыло. Воспоминания заметались перед глазами сломанным калейдоскопом. Отравляющей стрелой меня пронзило желание, чтобы рядом вдруг материализовался Лео, поднял на руки, исцелил своим теплом, пообещал, что больше не будет боли. Пускай его обещания будут пустыми, но они хотя бы в настоящий момент зажгут надежду на что-то хорошее.
Я ухватилась за эту фантазию, за этот мираж, лишь бы благодаря ему не умереть от болевого шока. И, тихо себя ненавидя, сразу отогнала его, как почувствовала, что боль отступает.
Постепенно дар исцелял тело, и с глаз спадала пелена. В голове прояснялось, легкие дышали все свободнее. Наконец-то я могла пошевелиться без желания сорвать глотку от крика и немного поднялась.
Из особняка послышались разговоры на повышенных тонах — один из зычных голосов принадлежал теть Зое. Черт… Ладно… Если я сюда уже свалилась, провалялась минут двадцать, то глупо теперь выбираться обратно, оставшись ни с чем.
В любом особняке есть еще один вход, кроме главного, его и пойду искать. Я пропетляла между кустами роз, аккуратными деревцами в сторону заднего двора, откуда доносилась спокойная инструментальная музыка. Такую часто любила включать дома мать. Поэтому я совсем не удивилась, застав ее под фонарем, сидящую на широких садовых качелях. В одной руке сигарета, в другой — смартфон. Увлеченно что-то листала, медленно покачиваясь, и, не глядя, сбивала пепел в пепельницу, примостившуюся на журнальном столике, где еще красовалась бутылка вина и полупустые бокалы.
Столько чувств смешались внутри, что я застыла в нерешительности, продолжая прятаться в тени. Сжалось сердце. Она меня родила, вырастила, а я пришла сюда перед тем, как исчезнуть навсегда, лишь для того, чтобы спросить: почему она не любила меня? Откуда в ней столько подлости и меркантильности, что она растила меня только ради денег?
Обида душила, грозясь разлиться новым потоком слез. Я сделала один, второй шаг в нерешительности, постепенно выходя из тени на свет. Мелодичный перебор клавиш с тонкими вкраплениями скрипки ласкал слух давно забытыми воспоминаниями. Были времена, когда похожая музыка часто играла в гостиной, где мама с ноутбуком на коленях рассказывала мне о тканях, фасонах, цветотипах, комментировала фотографии с последнего показа моды.
В такие моменты близкого общения, полного взаимопонимания я была счастлива и забывала о тех, других моментах, когда чувствовала себя одинокой и несчастной.
Под ногой хрустнула какая-то веточка, и мама мельком бросила взгляд в мою сторону. Застыла, ее глаза медленно расширились. А в следующий миг швырнула сигарету куда-то в траву, смартфон полетел в подушки на качелях, а она ринулась мне навстречу.
— Боже, Майюша! — тошнотворный запах никотина смешался со сладкими духами и накрыл меня вместе с объятиями. Теплота разлилась в груди, омыла израненное сердце — и рубцы на нем вновь начали кровоточить. Я не обняла мать в ответ. Молча стояла, ждала, пока она закончит слезливые причитания и наконец-то даст почувствовать привычное одиночество.
В одиночестве слишком безопасно, чтобы я хотела его променять на тепло объятий человека, который мне принес так много боли.