— Я давал им слушать запись с диктофона, — перебил меня Лео. — Но, видимо, Светлана Иннокентьевна умудрилась доказать, что Глеб лгал.
Его отец тяжело вздохнул и опустил голову.
— Нам нужно серьезно поговорить. Проходите в дом.
— Уже прогнали ту сумасшедшую? — спросила мать, цепляясь за руку мужчины.
— Она не сумасшедшая. Она представилась бабушкой Майи и так же, как и мы, просто переживала из-за пропажи внучки.
Вот что, значит, теть Зоя там голосила внутри дома. Ну кто требовал сочинять такие небылицы? Я ведь просила ее просто придумать какую-то чепуху. В итоге она перед моим отъездом в город заявила, что придумала, но наотрез отказалась поделиться со мной сочиненной басней. И вот, нате…
— Но у Майи нет бабушки! — заявила мать.
— Откуда тебе знать…
Эти слова последнее, что я услышала прежде, чем они скрылись за дверью дома. Ни Лео, ни я не делали шага следом. Какое-то время молча стояли не двигаясь. Я застыла взглядом на луже вина, которая стекала со стола на траву. Во мне не было и доли решимости посмотреть в медово-карие глаза. Боялась, что всего одна секунда его взгляда меня окончательно убьет, вонзится ядовитыми стрелами в сердце, которое и так металось в агонии. Мне и так было невыносимо больно ощущать каждой клеточкой тела его присутствие.
— Прости меня… Я дурак. — Без моей воли он взял меня за руку и переплел мои пальцы со своими. Как и прежде тепло его ладони будто насыщало меня энергией — и это просто дико, чертовски бесило! — Майюньчик… Слышишь?
В груди что-то дернулось, жалобно взвизгнуло, будто молило не добивать.
— Не называй меня так, — прошипела. Вновь душили слезы. — И я тебя не собираюсь прощать. Никогда.
— Послушай, я вернулся за тобой сразу же, как понял, какую глупость сделал. Мы разминулись в нескольких минутах.
Лишь бы не слышать этих жалких оправданий, я дернулась к веранде.
— Нас ждут.
— Подождут.
Он насильно развернул меня к себе и, несмотря на мои попытки отвернуться, крепко схватил за подбородок, заставляя поднять голову. Я зажмурила глаза, чувствуя, как кожа горит и пульсирует там, где на нее давят его пальцы.
— Посмотри на меня.
Дернула головой. Под ресницами стали собираться слезы, их невозможно было сдержать. Губы тряслись мелкой дрожью, в горле застрял вязкий ком. Он разрастался, мешая нормально дышать.
— Майюньчик, я тебя так долго искал… Пожалуйста, взгляни на меня… Ты даже не представляешь, сколько раз я мечтал увидеть твои глаза.
— Пошел к черту, — процедила сквозь сомкнутые зубы. Каждое его слово отрывало от сердца кусочек, который сразу же таял, как льдинка. Еще немного — и от него ничего не останется. — Не собираюсь верить ни единому твоему слову.
— Хорошо, не прощай меня. Я заслужил. Но можешь даже не надеяться на то, что я тебя отпущу дальше, чем на метр от себя. Я сам буду обучать тебя управлять даром. Мы будем вместе есть, спать и даже ходить в туалет…
— Хватит! Я не хочу ничего слышать! Видеть тебя не хочу! Никогда, понимаешь, никогда!— изо всех сил дернулась, наконец-то высвободив подбородок из его цепких пальцев. Тряхнула запястьем, и чуть не взвыла от негодования. Как расстегнуть эти наручники?! Мне бы броситься прочь: злость настолько сильно бурлила внутри, что, казалось, у меня хватит сил на бегу перемахнуть через тот трехметровый забор и без передышки домчаться до Краснодара.
— Уж прости, но тебе придется меня видеть. Если я не заступлюсь за тебя перед Командиром, то тебя обвинят в нанесении тяжких телесных повреждений двум людям и в поджоге гостиницы, а потом отправят под конвоем в Апексориум.
— Ты за меня заступишься?! — хмыкнула, по-прежнему смотря в сторону. — Это ты меня бросил в отеле! Это из-за тебя я столько времени пряталась и все это делала тоже из-за… — запнулась, осознав, что сорвалось с языка. Не слишком ли много ему чести? Неужели, я действительно все делала из-за него? Быть не может…
Он меня сгреб в объятья, прижал к себе, словно драгоценное сокровище.
— Видишь, как нам плохо друг без друга. Ты возненавидела весь мир, стала несчастной — только в таком состоянии люди совершают преступления. А я… я просто… — запинался, будто не мог подобрать слова. — Неважно. Ты все равно не поверишь. Больше ничего не буду тебе говорить.
Я не вырывалась. Поняла, что это бесполезно так же, как пытаться разорвать колючую проволоку, которой обмотали все тело. Дрожала, окутанная его теплом, мысли ошалело метались в голове, не давая трезво соображать.
Где-то очень далеко, в самых глубинах души, я хотела этих объятий. Но пусть лучше я сдохну, чем признаюсь ему в этом.