В черных обрядах время играло ключевую роль. Следовательно, если ритуал провести не в полночь, час смерти, а в полдень… сменить вектор приложения силы…
Маг скривился. В полдень, да еще рядом с целительской! Перенести бы князя в подвал потемнее, но его состояние не позволяет.
Значит, предрассветные сумерки, когда свет прокрадывается на землю, а люди и нелюди спят крепче всего.
Стола или алтаря нет, придется обойтись кроватью. Осторожно передвинуть ее сперва в центр, затем к окну, намеренно размазывая линии черного рисунка на полу – этот угол искажения и должен сделать ритуал подходящим для работы с живым человеком.
С этого момента и дальше придется обходиться лунным светом и одной красной свечой.
Кэллиэн легко щелкнул пальцами – и толстая, с руку, свеча из натурального воска недовольно застрекотала, когда ее принялось пожирать пламя.
Теперь поза. Руки жертвы…
Да. Если думать о князе как о жертве, становится легче абстрагироваться от сюрреалистической жути происходящего.
Итак, руки жертвы скрестить на груди. В них вложить то, что способно не убить ее, но привязать к жизни.
Кэллиэн точно знал, в каком из потайных отсеков стола суровый верховный князь Нариме хранит миниатюрный портрет своей старшей дочери, написанный, когда ей было всего двенадцать.
Глубоко вдохнуть пары настойки черноцвета. Очистить сознание. Выдохнуть.
Не дыша, начать рисовать символы на лице жертвы. Не сомневаясь, не боясь. Быстрыми движениями, чтобы токсичная краска ложилась ровно, но при этом не текла.
Жизнь и смерть поменять местами. Связать их тройной неразрывной вязью, чтобы ни одна не могла взять верх, пока не будет окончен ритуал, пока он не нарисует собственной кровью замыкающий знак на пустом поле, оставленном между густых бровей князя.
Кэллиэн сейчас чувствовал себя даже не магом, а художником, который пишет новую картину быстрыми мазками, повинуясь лишь вдохновению и шестому чувству, без эскизов и выверения пропорций.
Встать не в изножье, а в изголовье – не как черный маг, но как жрец Смерти. В левой руке кинжал, в правой – зеркало. Вроде жрец, когда-то проводивший его собственное посвящение, стоял так...
Непривычная и на редкость неприятная роль!
А вот теперь…
Одно плохо: просить Кэллиэн не умел и в лучшие времена.
Преодолевая внутреннее сопротивление, вызванное больше гордыней, свойственной черной крови, нежели его собственными убеждениями на этот счет, он размеренно произнес:
– Хозяйка Зеркала, Всевидящая Шаэли, госпожа Смерти, отзовись!
Больше похоже на приказ, чем на просьбу.
Он крепче сжал зеркальце – свое, артефактное. Пусть служит напоминанием о том, что все это Кэллиэн делает не для себя. Точнее, не только для себя.
– Сколько лет, сколько зим, сколько песков вечности утекло… И чего теперь желает мой возлюбленный жрец? – явно забавляясь, промурлыкала из зеркала та, кого нельзя было не узнать.
Кэллиэн даже толком удивиться не успел, как пришел гнев. Опять издевается с этим своим обращением...
Шаэли в своем репертуаре.
Впрочем, главное, что откликнулась.
И Кэллиэн, надев на свою гордость поводок, намордник и кляп, произнес сквозь зубы:
– Чтобы ты не забирала эту жизнь. Отпусти его.
– С чего вдруг? – мило удивилась Шаэли.
Кэллиэн тихо застонал. Эта… богиня… способна превратить любой ритуал в фарс!
– Этот человек должен жить. Он нужен здесь, его время не пришло.
– Не тебе рассуждать о времени. – Мягкий укор. – Не говоря уже о том, что на грани оказался он, а ко мне взываешь ты… да еще с просьбой, которая противоречит его собственному желанию. И чью надлежит исполнить?
Соображал маг быстро.
– Я надеялся, «возлюбленного жреца», – с иронией процитировал Кэллиэн. – На князя оказали воздействие, заставив пожелать смерти. Он не звал тебя по доброй воле.
– У меня нет причин тебе не верить... Меня зовут часто, но крайне редко – всерьез. – Тон скучающий, и маг готов был поклясться, что она небрежно повела плечом в этот миг. – Но, прости уж, что напоминаю, в нашу прошлую встречу ты обещал больше не обращаться к моей магии.
Ощущение, что над ним тонко издеваются, окрепло.
– И я очень искренне надеялся к ней не обращаться, – проскрежетал Кэллиэн. – Если помнишь, многим поступился. Но пришлось. Больше князю ничто не в силах помочь.
– И не жаль тебе прерывать ритуал? – с нарочитым сочувствием спросила Безглазая. – Сколько ты уже ждешь? Больше шести лет?
Молчание.
– Это мое решение и мое дело – что прошлое, что нынешнее. Я не клялся всю свою жизнь положить на твой алтарь.