– Да, характер не сахар, – ответил Юрий.
Он стоял рядом с врачом и бессовестно пользовался связями. Ему разрешили дежурить в реанимации и ухаживать за Славой. Когда он уходил домой, чтобы привести себя в порядок и поспать пару часов, его место занимала Татьяна Петровна. Мужчина и сам не понимал, почему позвонил именно ей и попросил о помощи. Может, причина в том, что она, как фея-крёстная, переплела их жизни? Родителям Славы Юрий ничего не сообщил и постоянно терзал себя мыслью, что делает только хуже. А с другой стороны, стало бы им легче, узнай они всю правду, когда суета вокруг Егора-Жени не утихала.
– Не понимаю. Показатели такие, что можно в космос отправлять, а она бревно изображает. Её спутнику повезло меньше. Жить будет, как герань в горшочке. На лицо прекрасен, пользы ноль. А будь на нём костюмчик, как у вашей дамы, всё обошлось бы, – сокрушался доктор. Его не интересовали личностные качества пациентов. Другое дело – физические данные. – Кстати, он в сознании, даже что-то мычать пытается, но пока нечленораздельно.
– Это не моя забота, – сдержанно ответил Юрий и в сто тысячный раз подумал о том, как живуч Егор. Второй раз избежал смерти. У него не было шансов на спасение. Практиканты совершили чудо, заштопав его с энтузиазмом пытливого молодого поколения, не ведающего страха, но с переломом позвоночника ничего толкового сделать не смогли. Впрочем, там и опыт бы не помог. Теперь Егор лежал в отдельной палате под бдительным оком родителей при полном сознании и абсолютной беспомощности. В состоянии овоща он мог прожить долгие годы. А тем временем междоусобная война двух богатейших семейств в городе не утихала. Обвинения сыпались, как из рога изобилия. Юрий не вмешивался, предоставив эту миссию Жилину. Тот уже успел сделать тест ДНК на совместимость, но результат ещё не был готов, да и не требовался, потому что родители сами выдали сыночка, примчавшись как угорелые в больницу и поставив всех на уши, только было поздно. Операция состоялась, совать деньги стало некому. Всё, что они смогли, это отхватить vip-палату и оплатить постоянных сиделок.
– … всё зависит от вас. А мне пора дальше, – отвлёк от воспоминаний голос врача.
– Да, конечно. Спасибо, Павел Артемьевич, – Юрий проводил взглядом доктора и привычно устроился на стуле рядом с кроватью, чтобы побыть наедине со Славой и попробовать уговорить её очнуться. – И чего ты вредничаешь? Можешь не отвечать. Ты и так молчишь. Я всё понимаю. Сам бы не захотел возвращаться туда, где тебя все предали. И я предал, потому что трус. Банальный трус. Как ни крути, а я думал о себе. Как я останусь без тебя? Прости. Даже тогда я смалодушничал. Ты вправе меня ненавидеть. Мне не следовало тебя отпускать. Надо было привязать к себе. А я отпустил, оправдывая себя тем, что ты сама так захотела. Мой эгоизм, моя слабость едва не стоили тебе жизни. Теперь я оправдываюсь. Самому противно от себя. Слава, очнись и проклинай меня каждую минуту. Я заслужил.
Поток красноречия остановился на время. Душа болела. Уже какой день она не знала покоя. Пока мозг раз за разом анализировал ход событий, эта странная субстанция, которую никто никогда не видел, но о которой все говорят, подвергалась мукам. Чувство вины разъедало похлеще соляной кислоты. Юрий поправил лёгкое одеяло, подтянул его повыше, устроил удобнее травмированную руку, закованную от пальцев до локтя в жёсткий ортез. Кудесники-хирурги ювелирно соединили все связки и сухожилия. Сейчас кисть выглядела невзрачно и отёчно, но пальцы были тёплыми, реагировали на раздражители. Могло всё закончиться печально, потому руку едва не разорвало на части. Обручальное кольцо пришлось распиливать, иначе оно не снималось.
– Слава, – прошептал Юрий и погладил кончики пальцев. – Не поверишь. Четыре дня назад я лез на стену от неразделённой любви. Дурак. Не любил. Хотел, желал, ревновал – да. Но любил ли? Нет. Это не любовь. Эгоизм проклятый. Я любил себя, поэтому отпустил. Прости меня. Если бы любил, не отпустил бы. Понял это поздно. А сейчас не знаю, как тебе сказать, что чувствую. Боль. Много боли.