Проблема заключалась в том, что мой пульс едва прощупывался, а сердце билось настолько медленно и лениво, что меня можно было с легкостью перепутать с покойником. Если в течение нескольких суток не происходило всплеска потока нейромедиаторов типа дофамина и серотонина в постсинаптических нейронах, нацеленных на 'систему поощрения' мозга, появлялись апатия, необоснованная агрессия и очень сильная психогенная боль. Физических нарушений не выявлялось, она возникала без каких-либо органических поражений, но никакие медикаментозные средства не помогали. Боль была настолько острой и пульсирующей, что ее можно было назвать суицидальной, потому как возникало непреодолимое желание совершить самоубийство, чтобы от нее избавиться.
Сразу после неудачного эксперимента я стала фанатом фильмов ужасов и новичком в различных экстремальных видах спорта - страх перед опасностью и риск на грани возможностей обеспечивали выброс большого количества адреналина. Однако со временем падения с головокружительной высоты перестали казаться захватывающими, опасные нелегальные гонки - будоражить кровь, а под леденящие душу побоища и извращенные пытки садистов-маньяков я начала засыпать. Единственным, что неизменно доставляло весь спектр необходимых эмоций, являлись наркотики. Они определенным образом обманывали природную 'систему поощрения', позволяя добиться выброса дофамина и получить чувство удовольствия искусственным путем.
Ускорение пульса без медикаментозной стимуляции, когда Каерин удерживал меня в сантиметрах от своего лица и не отпускал, несмотря на многочисленные угрозы, привело меня в замешательство. Я много думала над этим происшествием, не понимая, что могло послужить причиной учащения сердцебиения. Животный страх перед усовершенствованным арийцем? Гнев? Влечение? Последнее предположение казалось наиболее нелепым, но чем дольше я размышляла над сложившейся ситуацией, тем сильнее склонялась к тому, что необходимо было проверить все возможные варианты.
- Что ты делаешь? - нахмурился Каерин, наблюдая за моими манипуляциями с пробирками и коническими колбами.
- В ходе следующего эксперимента ты должен находиться в состоянии самого глубокого медленного дельта-сна, и я пытаюсь рассчитать необходимую дозу снотворного.
Учитывая физиологические особенности и нестабильность показателей подопытного, это сделать было затруднительно.
- В течение всего времени эксперимента я хочу находиться в сознании, - возразил собеседник.
- Я не считаю это возможным.
- Даже если мне придется испытывать при этом страшные муки, я не хочу засыпать.
- Тебе совершенно не о чем волноваться.
- Почему-то после этих слов меня начинают одолевать очень сильные сомнения, - мои слова возымели ровно противоположный эффект.
- Сомневаешься в моей компетентности?
- Скорее здравомыслии, - скрипнул зубами собеседник. - Мне крайне любопытно, Минам, в чем именно будет заключаться данный эксперимент?
- Это не имеет совершенно никакого значения, - ответила я, в то время как в спинной мозг дернувшегося арийца механизированная рука ввела специально приготовленное вещество. - Потому что после пробуждения ты все равно ничего не сможешь вспомнить.
- Остановись, - тщетно попытался воззвать к моему разуму подопытный, прежде чем провалиться в объятья Морфея.
Убедившись в том, что желаемый результат был достигнут, и ариец погрузился в состояние самого глубокого медленного дельта-сна, я нажала на красную кнопку.
Многочисленные тросы и массивные браслеты полностью обездвиживали Каерина, однако для вящей уверенности я добавила еще пару-тройку оков на цепях, которые использовались ранее при работе с крупными бешеными животными. Подключив к себе несколько портативных медицинских индикаторов, чтобы зафиксировать возможные изменения частоты моего пульса и ритма сердца, я приблизилась к опасному субъекту.
Вопреки тому, что ариец спал, между его бровями залегли складки, и лицо выглядело беспокойным. Я сделала глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, после чего решительно поцеловала Каерина в сомкнутые губы. Для того чтобы отследить реакцию собственного организма, мне оказались не нужны никакие приспособления, потому что единственным шумом в моих ушах стал грохот собственного сердца. Это был будто глоток живительной влаги для умирающего в пустыне или же судорожный вдох из кислородного баллона в разряженной атмосфере непригодной для жизни планеты.